--- Зимняя Фандомная Битва - 2014 ---

Название: "Миссия выполнима 3: История рыцаря. Начало"
Размер: макси (30050 слов)
Фандом: Robin Hood/Робин Гуд
Персонажи: Гай Гисборн/ОЖП, Балиан д'Ибелин, Сибилла, Ги де Лузиньян, Тиберий, Саладин и прочие.
Категория: гет
Жанр: романтика, фэнтези, юмор
Рейтинг: R
Предупреждения: кроссовер с фильмом «Царство небесное», продолжение миди «Миссия выполнима 2»

*****

— Что это?
Молодая женщина оторвала глаза от экрана ноутбука:
— Что, извини?
— Что ЭТО?! — тряхнув перед ее носом каким-то листком, в запале почти прокричала она.
— Не кричи — напугала. — Подруга пригляделась к документу в ее руках и скривилась. — Ну, да, это бланк гранта…
— … на две недели языковой практики?! — Впрочем, она уже знала ответ.
— Я хотела как лучше, — спокойно отозвалась подруга и, потянувшись, поднялась из кресла. — Сил не было смотреть, как ты убиваешься.
Эль удивленно хлопнула глазами, и запал тотчас исчез.
— Я — что?
— Ты слышала.
— С чего ты вообще взяла? — пряча досаду в голосе, горько бросила она.
— Сама такая же, — с преувеличенным интересом разглядывая пустой бланк, буднично отозвалась подруга.
— Значит, это… ВСЕ это, — воспоминания о последних днях обожгли ее, — твоих рук дело?!
— И моих тоже. Сложно объяснить... Ты же сама сказала: хотя бы прикоснуться.
Она сдавленно всхлипнула. Прикосновения — они-то и не давали ей покоя с того самого момента, как два дня назад она заставила себя сесть в самолет на Москву, насильно оторвалась от все еще голодного фиалкового взгляда. Словно и не было этих безумных десяти дней в крохотном иллюзорном мире, созданном неведомой силой для них двоих... Не прощаясь, вырвалась из рук, заставила себя подняться по трапу самолета, обернулась — и увидела лишь силуэт в окне аэропорта.
— А ты подумала, как мне жить с этим дальше? — едва не плача, выдохнула она.
— Как другие живут. Тебе, между прочим, сказочно повезло, а ты еще сердишься.
— Повезло?! — она даже задохнулась. — Это — повезло?!
Подруга сочувственно обернулась, покачала темноволосой головой.
— Знала бы, что ты так воспримешь — не стала бы ничего делать.
— Верни его!
— Эль, я не могу, — виновато развела руками та. — Я Автор, а не господь Бог.
— Тогда отправь меня к нему, на Ту Сторону!
— Ты не понимаешь, о чем просишь. Там другой мир, другие законы, и память там живет всего одну Историю. И потом, я не всесильна и не представляю ни где он сейчас, ни что с ним. Что я могу?
— Понятия не имею, знаю лишь, что можешь! — Эль просительно заглянула в глаза подруге. — Пожалуйста, помоги мне…
Серые льдинки дрогнули, в уголках губ появилась усталая понимающая улыбка.
— Ладно, посмотрим, что можно сделать. — Она скомкала в руках пустой документ. — Но учти — он может и не вспомнить тебя!
— Неважно! — Это действительно было неважно. — Главное — я его помню.

*****

По песчаной пустынной дороге где-то в Святой Земле передвигался небольшой конный отряд. Знойное палестинское солнце освещало пятерых всадников, одетых в черно-белые сюрко с крестами ордена госпитальеров, и шестого, в простом темном плаще. Он и один из крестоносцев ехали чуть впереди, остальные держались сзади на почтительном расстоянии.
— И все-таки напрасно я послушал вас, барон, и не остался в Кераке! — громко возмутился всадник в плаще. — После смерти государя и заточения Рене де Шатильона крепость оказалась без военачальника, и, случись что, замок некому защитить. Тиберий отозвал оттуда всех рыцарей, оставив лишь два десятка из всего гарнизона!
— Ты же сам слышал, друг мой, — отозвался его спутник, — марешаль ясно дал понять, что ждет в Иерусалиме нас обоих. Грядут перемены: третьего дня Сибилла взошла на трон, и ее супруг, наш почтенный Главный Магистр, — при этих словах первый всадник выразительно скривился и сплюнул под ноги лошади, — стал полноправным королем. А посему Тиберию нужен каждый, кто носит меч и верен прежней лояльной политике. Судя по последним вестям, случись что — и Кераку уже не помогут ни два десятка, ни две тысячи рыцарей.
— Саладин? — мрачно уточнил первый всадник, сверкнув синими, как палестинское небо, глазами.
— Он самый, — невесело ответил второй. — Он стоит в Дамаске с многотысячной армией и только и ждет, когда наш новый наимудрейший король даст ему повод…
— … а наш новый наимудрейший король тем временем спит и видит, как бы покрепче насолить сарацинам, чтобы начать войну! Кровь Христова, Балиан, неужели все усилия последних лет пойдут насмарку в угоду амбициям Ги де Лузиньяна?!
— Ты забываешься, Гай, — предупредительно усмехнулся тот, кого назвали Балианом. — Коронация уже случилась, и он теперь не просто Ги — он Его Величество государь Ги Иерусалимский.
— Но я…! — вспыхнув, первый всадник даже привстал в стременах.
— Но ты, сэр Гай Гисборн, подвизался служить королю и почитать его, какое бы имя он ни носил, — торжественно и печально уронил его спутник. — Как, впрочем, и я — а посему умерь свой нрав, иначе по его вине тебе не избежать беды.
— Я прибыл сюда не затем, чтобы сложить голову ради амбиций вчерашнего тамплиера, барон, — уже без прежнего запала проворчал тот, кого назвали Гаем, нехотя опускаясь обратно в седло.
— Зачем же тогда? — спутник вопросительно заглянул ему в лицо. — Что ты ищешь в Святой Земле, Гай? Славу, титул, богатство?
— Лишь искупление грехов. — Сэр рыцарь дернул подбородком, и взгляд из темно-синего сделался льдисто-голубым. — Собственных и родительских.
— Ты говоришь, как великий грешник, — печально покачал головой барон. — Так ли это?
— Мой отец сражался в этих местах десять лет, а в награду получил лишь чужое поместье и проклятую болезнь. Моя мать, вдова при живом муже, понесла от другого, отца моего лучшего друга, — синеглазый рыцарь запнулся, яростно стиснул зубы, но через мгновение продолжил: — Я сам не отстоял свой дом, погубил родителей, продал сестру в замужество, чтобы поступить на службу… Разве этого недостаточно?!
— На твоих руках хотя бы нет крови, — устремив взгляд куда-то за горизонт, ответил барон. — Моя жена лишила себя жизни, а я убил собственного брата. И кто из нас более грешен?
Мрачно переглянувшись, собеседники разом умолкли. Каждый задумался о своем. Тот, который был Балиан, в прошлом французский кузнец, а ныне барон д’Ибелин, размышлял о превратностях судьбы, подарившей ему отца, баронский титул - а вместе с ними новую жизнь. Тот, которого звали Гаем, безземельный рыцарь и потомок норманнских завоевателей сэр Гай Гисборн, вспоминал пожар многолетней давности, отнявший прежнюю жизнь. Отблески того пламени до сих пор горели в его глазах.
— Один человек как-то сказал мне, — неожиданно подал голос молодой барон, — что здесь нас всех ждет новая жизнь. — Он задумчиво прикрыл глаза и повторил то, что поведал ему на смертном одре его отец, барон Годфри Ибелинский: — «Тот, у кого во Франции коня не было, в Святой Земле правит городом, а кто владел всем на свете, побирается. Ибо это место, где происхождение — пустой звук». — Он повернул голову и, перехватив внимательный взгляд друга, выразительно поднял брови: — Здесь ты становишься тем, кем можешь стать, — понимаешь, о чем я? Ты можешь достойно проявить себя и оказаться марешалем того же Керака, к примеру, или искупить грехи и вернуться домой — ибо дом там, где сердце.
— Дом там, где тебя понимают, — отводя льдистый взгляд, упрямо возразил сэр рыцарь. — У меня нет дома, друг мой, — а значит, нет ни понимания, ни сердца.
— Пути Господни неисповедимы, — философски отозвался Балиан. — Сегодня ты потерян и одинок, но кто знает, что ждет тебя завтра?
Беседа прервалась: из марева впереди выступили очертания Иерусалима. Всадники оживились, как оживают моряки при виде полоски суши на далеком горизонте: забряцали шпоры, зазвенели кольчуги. Налетевший полынный ветер подхватил и растрепал понуро висевший до сей поры баронский штандарт дома Ибелинов в руках одного из сопровождавших и стяг ордена госпитальеров в руках другого. Гай приосанился в седле, Балиан д’Ибелин задумчиво вскинул глаза навстречу священному городу. Там, за высокими стенами, молодого барона ждало настоящее испытание: любимая женщина, отданная его милостью — хотя, скорее, его глупостью, — своему супругу. И этот супруг — его, Балиана, злейший враг. И его же король.
Они въехали в Иерусалим через западные ворота. Приближался субботний полдень, и улицы города кишели торговцами и солдатами, рыцарями и зеваками, нищими и пилигримами всех возрастов, цветов кожи и вероисповеданий. Где-то вдали звонили колокола храма Гроба Господня, заново отстроенного по приказу покойного Болдуина IV, с минарета главной городской мечети, Аль-Аксы, слышался азан, призывавший мусульманскую часть столицы к обязательной обеденной молитве; совсем близко шумел на все голоса и наречия рынок; повсюду развевались пестрые шелка занавесей и стягов, а раскаленный добела воздух пах доспехами, лошадьми, пряностями и новостями. Пока всадники пробирались сквозь шумную базарную толпу, они успели наслушаться сплетен и о загадочной скоропостижной кончине юного Болдуина V, сына Сибиллы Иерусалимской, и о внезапном помиловании разбойника Рене де Шатильона его бывшим приспешником и нынешним королем, — разобрав имя Ги де Лузиньяна, Гай снова презрительно сплюнул, — и о тревожных вестях из занятого Саладином Дамаска. В связи с последними Тиберий и просил барона д’Ибелина и его друга расположиться в королевской резиденции. Обеспечение безопасности королевской четы — такова была официальная версия их возвращения в столицу. С недавних пор, по личному настоянию новопомазанной королевы, сам марешаль Иерусалима тоже занимал во дворце целое крыло. По городу уже позли слухи и сплетни на этот счет, одни чудовищнее и нелепее других, однако Сибилла никогда не считалась с чужими домыслами и на сей раз, как обычно, была непреклонна и тверда в своих решениях.
Их встречал Альмарик, один из рыцарей дома Ибелинов — Балиан отослал его в столицу еще месяц назад.
— Добро пожаловать домой, господин. — Приняв поводья, рыцарь поклонился хозяину и приветственно кивнул его спутнику. Балиан с легкостью спрыгнул с лошади, потрепал ее по холке и, окинув взглядом вычурно роскошный фасад королевского дворца, обернулся к Гаю.
— Это, конечно, не совсем дом, — поминая беседу в дороге, пожал плечами и усмехнулся он, — но лучше, чем ничего, не правда ли?

*****

А в это время в одной из королевских часовен убитая горем молодая женщина, преклонив колени, обращалась с молитвой к Создателю.
— Pater noster, qui et in coelis, — шептали ее бледные холодные губы, — sanctificetur nomen Tuum, ad veniat regnum Tuum… [1]
«Как скоро он наденет маску?»
— Fiat voluntas Tua, — тонкие руки терзали черную вуаль, — sicut in coelo et in terra… [2]
«Неужели мой мальчик заслужил это?»
— Panem nostrum quotidianum, da nobis hodi, — голос дрожал и срывался. — Еt dimitte nobis debita nostra, sicut et ne nos demittim debitoribus nostris… [3]
«Ни одно царство не стоит того, чтобы мой сын жил, как в аду, — я пойду в ад вместо него...»
— Et ne nos inclucas in tentationem; Sed libera nos a malo. Аmen. [4]
Умолкнув, женщина трижды осенила себя знамением и коснулась губами перекладины усыпанного драгоценными камнями золотого креста, не замечая в своей отрешенности, как позади нее воздух внезапно сгустился, потемнел, и полумрак прорезал пронзительный луч света. Она дрогнула и очнулась, лишь когда из этого луча на каменный пол часовни с грохотом выпала незнакомка в странной одежде. Новоприбывшая что-то выразительно простонала на чужом языке, подняла голову, недоверчиво потерла карие с зеленцой глаза…
— Где я? — настороженно и внезапно по-французски спросила. — Кто вы?
Коленопреклоненная женщина хлопнула длинными, насурьмленными до черноты ресницами, и на мгновение из ее отчужденного взгляда исчезла боль, сменившись неподдельным женским любопытством.
— Я — Сибилла Иерусалимская, и вы в моих покоях. Другое дело - кто вы и как попали сюда?! — так же по-французски ответила она. Незнакомка зажмурилась, потрясла головой и снова осторожно открыла глаза. Видение в лице прекрасной и печальной восточной красавицы не исчезало — наоборот, оно становилось все более и более отчетливым. Сибилла Иерусалимская?!…. Но как же… Не может этого быть!
— Где я? — испуганно повторила она. — Какой сейчас год?
Сестра покойного Болдуина IV и королева Иерусалима поджала губы и подозрительно прищурилась.
— Тысяча сто восемьдесят седьмой от Рождества Христова. Но я не понимаю...
— А ваш сын… Он еще жив — или он уже не король? — ляпнула, не подумав, незнакомка. В голубых глазах Сибиллы полыхнул неприкрытый ужас.
— Вы… Откуда вы можете знать? — отшатнувшись, еле слышно просипела она. — Тиберий?!
— Нет-нет, ваше величество, — в душе проклиная свою бестактность и болтливый язык, спешно заговорила ее неожиданная гостья, — никто не знает вашего секрета! — В памяти очень кстати всплыл титул марешаля Иерусалима. — И граф Триполи здесь совершенно ни при чем!
— Но вы…! — принцесса внезапно охнула и побледнела. — О! Так вы — Чудо Господне?!
… Эль с трудом удержалась, чтобы не закатить глаза. Ну, здравствуйте! Уж чем-чем, а чудом Господним ее еще никто не называл! Она напомнила себе дату и призадумалась. 1187-ой год... Если ей не изменяла память, знание истории и остатки здравого смысла, оставалось два года до начала Третьего Крестового похода. Эль мысленно застонала. Ну, подруга! Это что, такая шутка?! Скажите на милость, какого черта она здесь делает?! «Ты же сама просилась в начало, — заворчал в голове знакомый голос. — Видимо, это — Начало. И учти: это не реальная история — это Та Сторона. Дальше, подруга, действуй по обстановке». Глаза сами собой округлились и стали похожими на блюдца. Святая Земля, Иерусалим — и сэр Гай Гисборн? Он что же, побывал здесь ДО короля Ричарда Львиное Сердце и его верного Робина Локсли?!
Бледная и взволнованная, Сибилла настороженно наблюдала за лицом свалившегося ей на голову Господнего чуда. Судя по немой выразительной пантомиме, чудо это вело сейчас с Создателем весьма содержательную беседу.
— Кхм… — осторожно кашлянула она, опасаясь нарушить священный диалог. Ее гостья тотчас справилась с мимикой, светло, благожелательно улыбнулась, и Сибилла восхищенно заломила руки: ну точь-в-точь Дева Мария с фресок в новом храме Воскресения Христова!
— Я почту за честь принять вас во дворце, — справившись с голосом, почтительно начала она, — миледи…?
— Элена, — сообразив, чего от нее ждут, запоздало представилась Эль.
— Элена, — с придыханием, благоговейно повторила Сибилла. — Вы можете считать себя моей личной гостьей, Элена. Дворец в вашем распоряжении. Я прикажу отвести вам лучшие комнаты и велю марешалю обеспечить вам охрану…
— О, нет-нет, что вы, не стоит! — поспешно перебила ее гостья, представив свою персону в сопровождении пары закованных в латы рыцарей. При таком раскладе задуманная миссия летела коту под хвост.
Она запнулась, только сейчас сознавая, что совершенно свободно говорит с Сибиллой по-французски, и тут же спешно продолжила:
— Я хотела бы остаться инкогнито, с вашего позволения. Не всякий примет мое появление так, как вы, ваше величество!
Ей было неловко изображать Мессию и беззастенчиво пользоваться потерянным состоянием принцессы — или уже королевы? — но Сибилла ожила, словно очнувшись от своего горя, и выразительно заломила руки.
— О, конечно — разве могу я перечить Господу нашему? — зашептала она с фанатичным блеском в глазах. — Я придумаю, как объяснить приближенным ваше присутствие во дворце. Вы ведь останетесь во дворце?
Элена задумалась. Хороший вопрос... Учитывая, что она понятия не имела, каким боком мог относиться объект ее поисков к королевскому двору Палестины, пожалуй, ей стоило принять более чем щедрое предложение принцессы. С другой стороны, памятуя внезапную встречу в Ноттингеме, она была уверена, что человек, которого она хотела найти, был совсем близко.
— Разумеется, я останусь, — склонила голову она, почтительно приседая. На бледных щеках Сибиллы расцвел лихорадочный румянец.
— Вы — знак! О, я верю, что вы знак для меня! — возбужденно заговорила она. — Господь дает мне возможность исправить содеянное, искупить вину… — Ее взгляд упал на странное платье гостьи, слишком открытое и короткое для палестинских нравов, и женская природа снова взяла верх над религиозностью. — Но вы не можете выйти в люди в... этом. Зехра!
Она звонко хлопнула в ладоши, и дверь приоткрылась, пропуская внутрь часовни караулившую снаружи камеристку — с ног до головы укутанную в шелка престарелую сарацинку с густой проседью в черных, как смоль, волосах и глазами, подведенными угольной сурьмой.
— Эта леди - моя... моя кузина, — понизив голос до шепота, многозначительно сказала Сибилла. Цепкий взгляд сарацинки охватил пышные формы неизвестно откуда взявшейся незнакомки, напряженно скользнул по ее лицу, впился в шоколадно-зеленые глаза — Эль показалось, что старуха заглядывает прямо ей в душу, — и спустя минуту строгие складки на высоком морщинистом лбу разгладились.
— Я вижу, эта женщина не причинит тебе вреда, моя госпожа, — прошепелявила сарацинка с облегченной полуулыбкой, — а потому пусть зовется хоть твоим Богом, хоть твоей сестрой — Зехре все едино.
— Прошу тебя, найди для нее подходящую одежду, Зехра, — Сибилла светло улыбнулась, нежно сжала в ладонях разукрашенные татуировками старушечьи руки, благодарно коснулась их лбом, и на мгновение Элене показалось, что в строгих угольно-черных глазах сарацинки блеснули слезы.
— Ради твоей улыбки, принцесса, я найду для нее все, что бы она ни пожелала, — легко коснувшись губами склоненной черноволосой головы своей госпожи, благоговейно выдохнула она.
---
[1] - Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет царствие Твое... (лат.)
[2] - Да будет воля Твоя и на земле, как и на небе... (лат.)
[3] - Хлеб наш насущный дай нам на сей день и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим… (лат.)
[4] - И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Аминь. (лат.)

***
— Зачем ты здесь, женщина?
Элена дрогнула и оторвалась от созерцания своего отражения в высоком золоченом зеркале. Поправила на плечах нижнюю сорочку в пол, напряженно обернулась. Старая Зехра держала в руках роскошную, достойную самой королевы шелковую накидку и, выразительно склонив голову к плечу, терпеливо ожидала ответа. Она замялась, не представляя, как объяснить всевидящей сарацинке и свое появление, и его причину, и себя саму.
— Ты не из этого мира, — прожигая ее глазами, негромко, нараспев заговорила та. Элена сглотнула и лишь молча кивнула. — И ты ищешь здесь кого-то очень близкого… Мужчину…
Она почувствовала, как задрожали, подгибаясь, колени.
— Ты знаешь его? Видела его? — выдохнула с надеждой. Сарацинка коротко усмехнулась.
— Тебе одной известны твои желания, — ответила, загадочно сверкнув глазами. — И твоя дорога — только твоя, никто не сможет пройти ее за тебя. Вот только сможешь ли ты? — Она подошла ближе, помогла надеть выбранное Сибиллой верхнее платье; беззвучно нашептывая что-то одними губами, небрежно завязала шнурки у ворота. Эль собралась было затянуть узлы потуже, но сарацинка вежливо и непреклонно удержала ее руку.
— Не стоит — оно ненадолго, — выразительно улыбнулась она глазами-углями и распахнула дверь комнаты. — Иди, женщина, — твоя дорога и твой мужчина уже ждут тебя.
Элена взволнованно вздохнула, непонимающе сдвинула брови.
— Моя королева велела тебе осмотреть дворец, — с легкой усмешкой напомнила ей старая сарацинка. — Вот и осматривай. Только держись подальше от восточного крыла — не следует показываться на глаза мессиру… в таком виде.
Она послушалась слов Сибиллы: обошла внутренний дворик, нижний этаж и как раз свернула в очередное крыло, когда мимо нее, хихикая, пронеслась стайка девушек, укутанных в легкие одежды. Наложницы, догадалась Эль. Неведомая сила поманила ее следом, и она двинулась к двери в конце коридора, за которой исчезли воркующие одалиски. Прислушалась: внутри журчала вода, пели птицы и возбужденно переговаривались высокие женские голоса. Она осторожно толкнула дверь, ступила внутрь — и, задохнувшись, застыла у входа.
Зала оказалась купальней. В густом влажном воздухе плавали тонкие ароматы специй и благовоний, в пряной дымке пара виднелся круглый бассейн, выложенный розовым абиссинским мрамором. Но не дорогое убранство залы и не драгоценный мрамор привлекли ее внимание, а тот, кто полулежал в этом бассейне. Гай! Сердце замерло, потом истошно забилось, готовое выскочить из груди. Ноги сами понесли ее ближе. Неужели она нашла его - так просто и так быстро?!
Она не успела сделать и пары шагов, как ее мужчина медленно, по-кошачьи грациозно потянулся, поднялся из воды и тряхнул темноволосой головой. Споткнувшись на ровном месте, она взволнованно прикусила губы и поймала себя на том, что никогда, ни в одном из миров, не перестанет любоваться им. Глаза против воли ласкали влажные, напитанные ароматными парами локоны, прилипшие к точеному затылку, королевскую осанку, рельеф тугих мышц на широкой спине, помеченной боевыми шрамами — она помнила на ощупь, на вкус каждый из них, — тонкую талию, две волнительные ямочки чуть ниже поясницы… Гай лениво обернулся, и вместо манящих ямочек ее взгляд уперся в дорожку темных мокрых завитков на плоском животе, которая многообещающе скрывалась в плавающих на поверхности воды розовых лепестках. Она сглотнула, вскинула глаза — и тотчас зарделась: он вопросительно наблюдал за ней сквозь мокрые приспущенные ресницы, и в уголках тонких губ играла такая знакомая ей блудливая полуулыбка.
— Подите все! — продолжая выразительно разглядывать ее, Гай сделал властный жест, и наложницы, поклонившись, бесшумно направились к выходу. Она тоже послушно склонила голову и уже собралась следовать за остальными…
— Кроме тебя. — Хриплая усмешка заставила ее дрогнуть и осторожно поднять взгляд — сэр рыцарь многозначительно раскинул руки и знакомо изогнул бровь. — Не поможешь мне с обтиранием?
Она успела подумать, что сейчас он выйдет ей навстречу из этого бассейна — мокрый, обнаженный, в струйках воды, томно сбегающих по груди, животу и той самой манящей дорожке… Мысли спутались. Она спешно подхватила лежащее на кушетке покрывало и первой шагнула в бассейн. Мужчина напротив иронично вскинул брови.
— Что ж… Как вам будет угодно, моя госпожа, — промурлыкал, склоняя голову к плечу. И уже другим, низким и вибрирующим голосом потребовал: — Но сначала сними этот чертов мешок — я хочу видеть тебя!
Она застыла на верхней ступеньке; положила покрывало на мраморный обод бассейна и, спрятав горящие глаза, начала развязывать тесемки у выреза накидки, которую дала ей Зехра. Сарацинка была права: неожиданной королевской гостье недолго пришлось ходить в этом платье. Пальцы запутались в узелках, бусинах, кисточках; она нервно дернула за последний шнурок, и, шурша складками, накидка упала к ногам. Поежилась, только сейчас понимая, что полупрозрачное платье-камиз из тончайшего хлопка не скрывает, а наоборот — вызывающе подчеркивает ее пышные формы... Настоящая женская красота!
— Ну, и долго еще мне ждать твою сказку, Шахрезада? — разворачиваясь к ней всем телом, нетерпеливо выдохнул Гай.
— Слушаю и повинуюсь, милорд, — еле слышно прошелестела она, осторожно опускаясь по ступеням бассейна в еще достаточно горячую воду, и нараспев начала самую известную из историй «Тысячи и одной ночи»: — В одном персидском городе жил когда-то бедный портной, и были у него жена и сын, которого звали Аладдин…
— Это сказка о бедняке? — натянуто усмехаясь, перебил Гай и выразительно поманил ее.
— Не только, мой господин, — загадочно улыбаясь в ответ, она послушно подошла ближе и смело подняла глаза навстречу пронзительному фиалковому взгляду. — Она о волшебстве, о сокровищах, славе и успехе… и о прекрасной принцессе.
— Которая досталась бедняку? — тонкие губы сложились в жесткую презрительную ухмылку. — Действительно сказка: обычно принцессы достаются принцам.
— Но, милорд... — она вскинулась и хотела было возразить, что знает одну, полюбившую не принца, а вчерашнего кузнеца, когда Гай перехватил ее запястья длинными цепкими пальцами и порывисто притянул к себе.
— Лучше помолчи, женщина, — сердито выдохнул, закрывая ей рот голодным поцелуем. С силой сжал в ладонях вспыхнувшее лицо, требовательно раздвинул языком податливые губы, углубил поцелуй; она вынуждена была ухватиться за его плечи, чувствуя, как кружится голова и стремительно слабеют ноги.
— Сэр Гай! — раздался где-то за спиной сдержанный мужской голос. — Барон просит вас к себе!
— Одну… минуту... — с трудом разрывая поцелуй, прохрипел Гай. Продолжая удерживать ее, жестко провел большим пальцем по припухшей от поцелуя нижней губе; не отводя обжигающего синего взгляда, скользнул рукой по шее в распахнутом, расшитом золотыми нитями вороте насквозь промокшего камиза, приласкал ключицу, впадинку на шее... безжалостно сминая легкую ткань нижнего платья, забрал в ладонь пышную грудь, легко сжал между пальцами темный, вызывающе набухший сосок… Забыв, как дышать, она представила вместо пальцев его губы и застонала, податливо выгибаясь навстречу. Изящные узкие ладони пробежались по талии, животу, нырнули в дрожащие на воде розовые лепестки, ниже, еще ниже… Руки требовательно раздвинули бедра, пальцы нащупали чувствительное местечко; минуту назад волнующе темный, взгляд стал совсем черным, глубоким, словно бездна, в которую она падала, сокрушенная и раздавленная рвущимся изнутри огнем. У нее предательски потемнело в глазах, подкосились колени…
— Сэр рыцарь, барон ждет, — сквозь звон в ушах разобрала она. Сдавленно выдохнув, Гай с трудом заставил себя убрать руку.
— Кровь Христова… Оставайся здесь, Шахрезада, — прорычал он низким, дрожащим от возбуждения голосом. — Я скоро вернусь — и тогда расскажу тебе свою сказку.

***
Молодой барон ожидал друга на верхней террасе королевского дворца. Уставший с дороги, он тоже принял ванну и теперь отдыхал на кушетке, укрытой от послеполуденной иерусалимской жары легкими шелковыми занавесями.
— Гай! — расслышав чеканный рыцарский шаг, глянул через плечо и приглашающе махнул рукой. — Надеюсь, мой человек не отвлек тебя от государственных дел?
Гай молча усмехнулся. Он знал, что в свои двадцать семь бастард и наследник Годфри Ибелинского повидал много горя и страданий, но в минуты, подобные этой, сдержанный и благоразумный Балиан д’Ибелин казался ему сущим мальчишкой, очень похожим на другого такого же, оставшегося где-то на просторах туманного Альбиона. Впрочем, с их последней встречи минуло столько лет… Вряд ли Робин Локсли, наследный граф Хантингтон, был все таким же взбалмошным юнцом, каким помнился Гаю из их далекого безоблачного детства.
— Ничего настолько важного, чем я не смог бы пожертвовать ради беседы с вами, барон. — Решительно стряхнув воспоминания, он качнул головой, и сопровождавший его Альмарик спрятал выразительную усмешку.
— Сколько можно повторять: Балиан, друг мой, зови меня по имени! — укоризненно поправил его Балиан, порывисто поднимаясь навстречу. — Не окажись тебя с нами в Кераке два года назад, не было бы здесь никакого барона д’Ибелина.
— Керак - твоя заслуга, друг мой, и только твоя. Я лишь успел отвести сарацинский палаш от твоей головы, вот и все мое участие, — охотно забывая о титулах и протоколах, усмехнулся Гай. — На месте государя я бы отдал замок под твое покровительство.
— Покойного государя, — выразительно подняв брови, поправил его барон. — Нынешний же государь, как ты сам слышал, помиловал хозяина тех земель и выпустил его на свободу.
От игривого минуту назад настроения не осталось и следа. Гай помрачнел и изменился в лице. Своей кровожадностью и неуправляемым нравом Рене де Шатильон в свое время уже доставил иерусалимскому двору массу хлопот: он грабил караваны и мирные мусульманские поселения, дозволяя подчиненным ему тамплиерам творить мародерство и бесчинства. И судя по новостям, опальный еще вчера граф не собирался останавливаться на достигнутом — особенно теперь, когда он снова был свободен, а на троне оказался первый его наперсник и приспешник, законный супруг Сибиллы Иерусалимской мессир Ги де Лузиньян.
— Это, по меньшей мере, неразумно, — осторожно заговорил Гай, окинув беглым взглядом террасу — не слышал ли кто его слов. — Давно Тиберий не разрешал конфликтов с сарацинами? За его спиной больше нет мудрого и дальновидного политика, коим был покойный Болдуин, и, значит, война с Саладином — лишь вопрос времени. Боюсь, самого ближайшего.
— Хуже всего другое, — так же помрачнев, отозвался Балиан. — Наш король нарывается на показательную порку. Саладин не упустит возможности показать и своим врагам, и всему остальному мусульманскому миру, что бывает с выскочками, не способными трезво оценить обстановку и разумно вести государственные дела.
— Молитесь, барон, чтобы Его Величество не услышал этих преступных речей, — перебил его властный усталый голос. Молодые люди умолкли и разом обернулись: на террасу вышел сам марешаль Иерусалима.
— Граф Триполи. — Гай преклонил колено, Балиан покорно опустил голову. Шагнув ближе, Тиберий легко коснулся плеча одного, попытался улыбнуться другому. Улыбка вышла жалкая и измученная, а покрасневшие глаза марешаля выдавали его затяжную бессонницу.
— Королевский дворец — не место для подобных разговоров, — укоризненно сказал он. — Канули в Лету времена, когда благоразумие ценилось здесь превыше всего, — выразительно глянул на молодого барона, — и времена, когда еще можно было что-то исправить.
— Я не внял вашим просьбам прежде, граф, не стану раскаиваться и теперь, — перебивая его, упрямо возразил Балиан д’Ибелин. — Вы предлагали мне заключить брак с женщиной при живом муже. Это клятвопреступление и предательство. Пойти против совести, Бога и короля — я не смел и никогда не посмею этого сделать. Оправдывая себя перед ликом Господним, мы не сможем сказать, будто честь и достоинство были не в моде — так наказал мне однажды мой единственный сюзерен, и я по сей день храню его слова в своем сердце.
Тиберий опустился в кресло и устало прикрыл глаза рукой.
— Ты мог бы спасти страну, мальчишка, — качнув головой, глухо выдохнул он, — но теперь уже поздно говорить о спасении.
— Либо царство совести — либо ничего, Тиберий, — твердо отрезал молодой барон. — Тебе ли не знать этого?
— Пока вы добирались сюда, Рене де Шатильон захватил сестру Саладина, — словно не слыша его слов, безжизненным голосом продолжал марешаль. — Знаете, чем грозит всем нам позорная смерть мусульманской принцессы? — Он убрал руку от лица, обреченно поднял глаза — оба рыцаря стояли перед ним бледные, точно листы пергамента. — Правильно — она грозит войной, теперь уже неминуемой и беспощадной. Сегодня король ожидает посла от султана. Насколько я знаю Саладина, он потребует тело сестры, голову Рене и — да, вы верно подумали, — сдать Иерусалим.
— Но это же вызов... Это фактически объявление войны, — еле слышно выдохнул Гай.
Тиберий горько кивнул:
— Так и есть. И интуиция подсказывает мне, что вызов этот будет с радостью принят. Ги с удовольствием устроит резню. — Он уронил голову на сцепленные руки. — Наш новый король не видит очевидного: нам не победить в будущей битве. Царство небесное вот-вот рухнет. Грядет расплата за сто лет наших деяний: мусульмане никогда не простят и не забудут этого. Да и не должны забывать.
На какое-то время на террасе повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь мирным шелестом занавесей. Но вот где-то вдали ожил очередным азаном минарет Аль-Аксы, и Тиберий дрогнул и тяжело вздохнул.
— Я прошу вас обоих быть сегодня на рыцарском собрании, — подняв взгляд, уже тверже сказал он. — Я не жду от посольского визита ничего хорошего, и потому мне потребуется ваша поддержка. Может случиться, кому-то из вас двоих придется сегодня же покинуть Иерусалим с вестями для провинций. — Марешаль внимательно перевел глаза с одного рыцаря на другого: Балиан молча вскинул голову, Гай хмуро сдвинул брови. — А быть может, и вам обоим: при дворе осталось слишком мало тех, кому я мог бы безоговорочно доверять.
— Готов по первому твоему зову, Тиберий, — твердо отозвался первый.
— Всегда к вашим услугам, граф, — отчеканил второй.
Марешаль кивнул. Юные и пылкие, честные и глупые, эти мальчишки были последней его отрадой и надеждой. Хотел бы он иной участи для них обоих — да видно, не судьба… Он знал и ценил Годфри д’Ибелина всю свою сознательную жизнь и меньше всего желал бы гибели его единственному сыну. Наперсник и друг юного барона, этот упрямый синеглазый рыцарь, волею случая спасший ему жизнь в памятном сражении при Кераке — его имя тоже было знакомо Тиберию. Еще не будучи регентом и военачальником Иерусалима, граф Триполи знавал одного норманнского дворянина, сэра Роджера Гисборна, отличившегося в битве за Каир в апреле шестьдесят седьмого, двадцать лет назад. В том бою впервые показал себя и молодой Саладин, племянник тогдашнего султана Ширку. Битва закончилась перемирием — наилучшим исходом для обеих сторон. Увы, мир этот оказался шатким и недолгим: через год беспорядки, затеянные мусульманами в Каире, заставили крестоносцев вступить в союз с византийцами и вернуться в Египет. Но умелая военная политика Ширку и Саладина, преследовавшее европейцев невезение, а также взаимное недоверие между ними — все это вредило успешной координации действий, и потому обе армии союзников вынуждены были отступить на материк, оставив Египет мусульманам. Насколько было известно Тиберию, сэр Роджер Гисборн получил тогда в награду за отвагу поместье где-то в Британии, и с тех пор они больше не виделись. В беседах с Гаем марешаль никогда не поминал тех событий, сын сэра рыцаря так же упрямо отмалчивался, и потому граф так и не выяснил, что сталось с его отцом.
Отряхнувшись от раздумий, Тиберий вскинул глаза — и Балиан, и Гай все так же молча стояли перед ним, ожидая указаний.
— Да здравствует король и да будет он славен, — вместо напутствия горько выдохнул он, жестом позволяя им удалиться — до вечера и грядущей встречи посла от Саладина.

Продолжение в комментариях

---

--- Зимняя Фандомная Битва - 2014 ---

Название: "Миссия выполнима 2"
Размер: миди (4929 слов)
Фандом: Robin Hood/Робин Гуд
Пейринг/Персонажи: Гай Гисборн/ОЖП
Категория: гет
Жанр: романтика, фэнтези, юмор
Рейтинг: PG-13
От автора: спасибо Катерине Кинн и Ко за экскурс по Той Стороне.

*****

— Снова Та Сторона?! Нет, ты определенно сошла с ума!
— Начинается… Ну, что на этот раз?
— Ты действительно собираешься подписать этот Договор?
— Уже подписала. Теперь я — Автор.
— И ты прочла все пункты? Все до единого?
— Не понимаю, что тебя смущает.
— Да хоть бы вот это: «Сознаю взятую на себя ответственность за каждого своего Героя и каждую свою Историю». Или вот это: «Клянусь нести доброе и светлое, любить, почитать и беречь своих Героев превыше самое себя»... Слишком условная формулировка, не находишь?
— Ты переводчик или юрист? По-моему, я просила только перевести!
— Я — твоя подруга, и обязана предупредить тебя: ты собираешься ввязаться в сомнительное предприятие!
— Поздно, Эль, я уже ввязалась. Не ты ли сама постоянно твердишь мне, что все отдала бы, лишь бы исправить кое-чью ошибку? Теперь я смогу ее исправить.
— Только не говори, что все это ради Него!
— А ради кого же еще? Ты не хуже меня знаешь, как это бывает: один неверный шаг, и расплата за этот шаг может быть вечной — в каждой из последующих жизней, в каждой из будущих Историй. Единожды оступившись, снова и снова платить за это собственной жизнью? Он достоин лучшей участи.
— Но причем здесь Та Сторона?
— Потерпи немного. Скоро все узнаешь.

*****

Он не мог объяснить, как оказался там, где оказался. Внезапный ослепительный луч света, вскинутый ветром песок, вихрь, сжавший этот песок в удушающую воронку, и спасительный голос, шепнувший ему: «Остановись, не делай этого!» Что это было — чья-то высшая воля или древняя, как сама вселенная, магия, начисто лишившая смысла все то, что еще мгновение назад имело смысл? Из прошлой, внезапно такой далекой жизни смутно помнился лишь выжженный солнцем мертвый город, темноволосая женщина в белом платье, закрывшая собой раненого короля, квинтэссенция зла где-то позади за спиной, меч в руке — как продолжение его самого... В жизни новой никто не потребовал от него никаких объяснений. Странное место. Странные люди — и не только люди — вокруг. Чужие и незнакомые, и в то же время — понимающие и близкие, они приняли его так, словно после долгих мытарств и скитаний он, наконец, вернулся домой из собственного крестового похода.

Прошел не день и не два, прежде чем он поверил, что пышущая новыми красками и новыми лицами Та Сторона реальна и осязаема, что он не сошел с ума и все происходящее не снится ему в кошмарном сне. Наконец-то он никому не служил и был волен в своих помыслах и поступках. Более того — из его головы исчез чужак, неизвестно как подчинявший себе его разум и волю и заставлявший его, благоразумного человека, делать и говорить нелепые, а порой и вовсе страшные вещи. Как будто кто-то милосердно снял повязку с глаз, и он с совершенной ясностью и ужасом увидел истинное положение вещей: вынужденную ложь любимой — любимой ли? — женщины, непостижимое двуличие и коварство патрона, ненависть лучшего друга детства и отрочества. Увидел со стороны себя — безрукого неумеху, легковерного идиота и отпетого мерзавца — и собственную жестокость и одержимость. Как мог он, рыцарь, пасть так низко? Как мог позволить кому-то так бесцеремонно управлять собой?!

Не раздумывая ни мгновения, он вручил себя этому миру — и взамен получил возможность начать все сначала.

А потом оказалось, что есть еще один мир, реальный, и мир этот гораздо ближе, чем он мог себе представить. Он и сам не мог понять, зачем его понесло туда. Может быть, получить ответы на мучившие его вопросы. А может — увидеть настоящий замок и настоящую родину легенды Англии. Потому что ему доходчиво объяснили: не будь в этом реальном мире реального Робина Гуда, графа Хантингтона — здесь, на Той Стороне, в мире оживших фантазий, не было бы и его.

Портал открылся в старой части города, в каком-то закоулке позади двухэтажного здания из потертого красного кирпича. Его четко проинструктировали: не выделяться, не нарываться и ни в коем разе не менять течение истории во избежание эффектов каких-то бабочек. Он выбрал самый неприметный костюм — и только шагнув из закоулка на улицу, понял, как жестоко ошибся. Средневековый кожаный колет, перевязь и меч на бедре — все это в туристическом центре Великобритании (так теперь называлась эта страна), да еще средь бела дня, выглядело несколько неуместно. Две шедшие мимо барышни выразительно обернулись в его сторону и тут же зашептались. Сэр рыцарь уловил: «Он! Да точно говорю тебе — ОН!», — и понял, что костюмчик требует срочной замены.

Удача определенно была на его стороне: первый этаж здания, послужившего ему порталом, занимала, судя по вывеске и обезглавленным статуям за стеклом, лавка мужской одежды. В два шага преодолев расстояние от закоулка до входной двери, он спешно шагнул на крыльцо, с силой толкнул дверь и практически ввалился внутрь. С облегчением выдохнул, разглядев за стойкой степенного седовласого старца: по крайней мере, этот уважаемый джентльмен не станет пучить глаза на его подозрительный внешний вид и в две минуты сделает из сэра рыцаря неприметного горожанина. Как бы не так! Только через полчаса, измотанный не столько физически, сколько морально малопонятным старческим ворчанием о едва не загубленной потрясающей фактуре, он наконец-то смог увидеть себя в зеркале. Выразительно вскинул брови. Хм, однако, довольно странное одеяние для рыцаря... Рубашка в фиалковую полоску, в цвет его глаз, узкие синие штаны — джентльмен тут же вскинулся и строго поправил: «Это джинсы, молодой человек!» — иссиня-серый… ох, он уже забыл это слово! Что ж, если так он не будет выделяться — придется потерпеть. В конце концов, мужчина он или нет?!

Кажется, совсем не выделяться не получилось: встречные дамы через одну подозрительно вспыхивали и расцветали улыбкой от уха до уха. Он напомнил себе, что впервые в этом городе, да что там — в этом мире, а значит, никто из них не мог его знать по определению. Пару раз, рискуя выдать себя, он останавливал прохожих, чтобы уточнить путь к замку. Его слушали с открытым ртом, что-то удивленно бормотали о потрясающем староанглийском и в самых изысканных, достойных королевского двора выражениях объясняли, как попасть туда, куда он так стремился попасть.

А вот и заветные руины… Он замер в благоговении. Даже то, что осталось от замка, говорило о поистине неприступной когда-то крепости. Рука сама собой потянулась к мечу на бедре — черт, он же оставил его в лавке, послушавшись совета торговца! Нечего сказать, хорош рыцарь: мало того что безземельный, так теперь еще и безоружный...

На площади перед входом кишела толпа. Он невольно вспомнил дни ярмарок и казней — неизвестно, в которые из них толпа была больше. Впрочем, сегодня не было ни того, ни другого. Это туристы, мирные жители, напомнил он себе. Слился с толпой; с интересом слушая историю настоящего Ноттингема, прошел во внутренний двор. Светило солнце, вокруг улыбались и шумели дети… а потом внезапно что-то изменилось, как будто сгустился воздух. Он почти физически почувствовал этот взгляд, даже не затылком — завитками волос, ложившихся на воротник новой полосатой рубашки: словно кто-то жадно запустил пальцы в его отросшую шевелюру. Неужели ему уже пора? Почему так быстро? Он распрямил спину, задержал дыхание, осторожно повернул голову…

Прямо позади, в двух шагах от него стояла женщина. Он вопросительно поднял брови, и ее глаза — не то карие, не то зеленые, словно Шервудский лес в грозу, — внезапно потемнели.

— Гххааай… — придушенно выдохнула она что-то смутно похожее на его имя и разжала руки, роняя на мостовую фотоаппарат.

*****

Мягко шурша покрышками, двухэтажный туристический автобус проехал по мосту через канал, свернул с Замкового бульвара на Певерил-драйв, и она буквально прилипла к стеклу. По правую сторону на холме возвышались останки когда-то величественного Ноттингемского замка. Надо же, совсем не похож на бибисишный, мелькнуло в голове. Она жалобно всхлипнула — и тут же сердито тряхнула головой. Глупая женщина, ты же хотела увидеть настоящий Ноттингем? Ты его увидела. А если тебе нужен был другой замок, так это в Венгрию ехать следовало, а не в Великобританию!

Собственно, на туманном Альбионе она оказалась вовсе не ради злополучного Ноттингема. «Бывают в жизни чудеса», — шептались подруги, изумленно и завистливо качая головами. Да уж, иначе как чудом нельзя было назвать неожиданную двухнедельную поездку в Великобританию, великодушно презентованную ей, переводчику-референту, одним из благодарных интернет-клиентов. Тур предоставлял выбор места проживания — Лондон, Глазго, Бристоль, еще пара городов поменьше — и в качестве бонуса бесплатно ближайшие к выбранному городу экскурсии. Обнаружив в приложенном списке Ноттингем, она без малейшего сожаления предпочла столице и прочим крупным городам самый что ни на есть провинциальный близлежащий Лестер.

Она выбралась на экскурсию, едва дотерпев до ближайшего уик-энда. Соседи по автобусу изучали предложенные гидом буклеты и на всех языках мира вздыхали и охали, разглядывая руины Ноттингемского замка и поминая добрым словом легендарного благородного разбойника, давшего отпор местному злу. Только она одна, прижав кулак к губам, смотрела сквозь стекло, сквозь побитую битвами и ветрами крепостную стену, сквозь время и пространство — и думала совсем не о Робине Гуде. Что за блажь? Одумайся, ты же взрослая женщина, бранила она себя, какой еще Черный рыцарь? Ты же прекрасно знаешь и всегда знала, что этот твой сэр Гай Гисборн — всего лишь сказка, выдумка недалеких британских сценаристов! Почему же тогда так противно ноет в груди при одном только упоминании Ноттингема и так необъяснимо тянет в этот проклятый замок?

Нарушая ее невеселые мысли, соседка по автобусу, шумная пожилая американка, всю дорогу без умолку лопотавшая на кошмарном американском английском, потянула за руку — мол, прибыли, выходим. Она подхватила «Никон» с дорогущей оптикой, взятый напрокат в Лестере, — почему-то не хотелось фотографировать эти места своей старенькой «цифрой» — и нехотя вышла из автобуса следом за остальными. Ступила на каменную мостовую у замковых ворот, машинально глянула во внутренний дворик и внезапно почувствовала, как мелко-мелко задрожали пальцы: рослый элегантный мужчина из предыдущей группы где-то впереди пронзительно-узнаваемо склонил голову к плечу. Глупое сердце с готовностью дернулось и пропустило удар. Дожилась, всхлипнула она, — в каждом встречном мерещится и эта стать, и этот поворот головы, и грива темных, почти черных волос, и эти совершенно неповторимые завитки на шее… Эти завитки?! Но как же?.. Нет, невозможно!

Не понимая, что делает, расталкивая локтями толпу туристов, она рванулась на глубокий голос, который никак не мог быть настоящим. До таинственного знакомого незнакомца оставалась всего пара шагов, когда она внезапно уперлась в невидимую стену, не в силах сделать ни шага, не в силах даже заговорить — словно провидение сначала привело ее сюда, а потом бросило, ослепшую, онемевшую и недвижимую, в двух шагах от невероятной, нереальной мечты. Не увидела — почувствовала, как обладатель голоса и завитков вдруг умолк; напрягшись всем телом, знакомо расправил плечи, застыл, словно хищник перед прыжком, а потом медленно-медленно, будто в замедленной съемке, повернул темноволосую голову.

Кажется, она позвала его… или просто выдохнула — не имеет значения. Но фиалковые глаза — невозможные, ненастоящие, выдуманные недалекими британскими сценаристами глаза! — взглянули на нее настороженно и удивленно, словно их обладатель не верил тому, что видел. Кажется, она уронила фотоаппарат — со звоном, вдребезги, полторы тысячи фунтов стерлингов. Мужчина развернулся всем корпусом, сделал шаг навстречу и, присев на одно колено, поднял с каменной мостовой остатки никоновской оптики. По-рыцарски стоя на колене у ее ног, вскинул глаза — ее обожгло, затопило синью...

— Миледи, — и мир вокруг рассыпался на сотни осколков. Она жалобно всхлипнула — надо же, какая жестокая иллюзия!

— Миледи? — настороженно повторил фиалковый взгляд, что-то теплое коснулось ее руки, и наваждение внезапно стало самой что ни есть реальной реальностью. Она моргнула и удивленно уставилась на собственные пальцы, утонувшие в сильной ладони не иллюзии — настоящего живого человека. Охнула, хватая губами воздух, распахнула глаза и вцепилась неверящим взглядом в лицо мужчины у своих ног — лицо, которое изучила до малейшей черточки, до последней реснички. Невероятно, но это действительно был он: не тот, другой, безусловно, талантливый и очень похожий, а ее сказочный Черный рыцарь — она не спутала бы его ни с кем на свете.

Наверно, она изменилась в лице, потому что напряжение в его взгляде дрогнуло, он совершенно по-гисборновски усмехнулся и, иронично изогнув бровь, галантно склонил голову:

— Могу я помочь вам, миледи?

«О да!» Она жарко выдохнула и утвердительно закивала в ответ.

— Могу я узнать ваше имя — для начала?

«Для начала? Неужели будет и продолжение?»

— Элена… Эль, — наконец-то смогла заговорить она. — Как напиток, только пишется иначе.

Он порывисто поднялся с колена и внезапно оказался так близко, что ей пришлось прогнуться и запрокинуть голову: не было никаких сил оторваться от этого гипнотизирующего взгляда.

— Гай, — уронил коротко, пряча в глубине глаз такую знакомую ей многозначительную улыбку.

«Я знаю!»

— Очень приятно, Гай.

— Взаимно, Эль. Ваши вещи... Мне жаль.

Она почти насильно заставила себя опустить глаза на осколки оптики в его руках. Все, что осталось от фотоаппарата... О боги, какой может быть фотоаппарат, когда тебя держит за руку тот, о ком ты даже не смела мечтать?!

… Хотя — почему же не смела? Голодное воображение встрепенулось и услужливо подсунуло ей сегодняшний утренний сон: мрачный коридор некоего замка, едва освещенный тусклым светом масляных факелов, такой же мрачный рыцарь в черной коже; она сама, в разорванном платье, впечатанная обнаженной спиной в шершавую дубовую дверь, задыхаясь от текущего по венам пламени, сдирает с его плеч куртку. Огненные блики пляшут в темных, сулящих все земные и неземные грехи глазах; дрожащие пальцы царапают шею и теребят завитки…

Кровь прилила к щекам. Всего несколько часов назад она подставляла разгоряченное лицо холодным струям душа, пытаясь остыть и отогнать навязчивый образ, будоражащий воображение — а теперь этот человек, живой и реальный, стоял в шаге от нее и, обнимая фиалковым взглядом, с самой невинной улыбкой обещал продолжение знакомства.

— Как насчет чашки кофе... Гай? — только и смогла произнести она.

*****

Кофейня нашлась поблизости, в двух кварталах от замка. Поразительно единодушно потеряв интерес к экскурсии, они так же единодушно решили, что чашка латте станет неплохим украшением для будущей беседы. Покореженная мостовой оптика отправилась в чехол, чехол тут же перекочевал из неловких женских рук в крепкие мужские — для пущей надежности. Молча шагая по улице, на подчеркнуто нейтральном расстоянии друг от друга, они нехотя расходились, пропуская редких встречных прохожих; встречаясь, обменивались короткими полувзглядами и вежливыми настороженными полуулыбками.

Прямо с порога маленький уютный зал кофейни обдал их запахом корицы, ванили и свежей выпечки. Выбрав столик у окна, он галантно отодвинул стул для своей спутницы — даже годы службы у шерифа Ноттингемского не смогли изжить привитые в далеком детстве манеры. Принесли десертное меню. Он не ожидал найти в английской кофейне французские булочки, которые любил в далеком детстве, — и увидел в этом знак, что оказался здесь не случайно.

Она позволила ему усадить себя и сделать заказ. Спрятав за прикушенной губой удивленную смешинку, с интересом наблюдала, как он вытащил из внутреннего кармана такого непривычного на нем пиджака кредитную карточку и повертел ее в руках, определенно не представляя, что дальше делать с этим куском пластика. Темнокожая мадемуазель — язык не поворачивался назвать тоненькую официантку-мулатку «миссой» — расцвела далеко не официальной улыбкой, когда, прокашлявшись, он узнаваемо изогнул бровь и, подозвав бедняжку, с заговорщицким придыханием попросил ее принести две чашки «вашего фирменного, миледи». Проклиная себя за глупую ревность, Эль мысленно загадала: если сделанный таким тоном заказ выполнят в течение получаса, то чашкой латте их «знакомство» не ограничится.

Кофе принесли через пять минут.

Только сейчас он вдруг понял, как долго был один. Рассеянно покручивая в руках крохотную кофейную чашку, нарочито медленно помешивал ложечкой ароматный терпкий напиток — и чувствовал, как голодный взгляд напротив касался его лица, играл ресницами, просительно гладил лоб, брови, скулы, едва заметный шрам на левой щеке, линию заросшего подбородка, шею в распахнутом вороте полосатой рубашки… жарко сцеловывал с губ капли сливочной пенки... У него сбилось дыхание. Ощущение было таким пронзительным и реальным, что он не удержался — вскинул глаза, машинально лизнул разом пересохшие губы, и его обожгло томительной шоколадной темнотой. Мучительно сладко заныло в паху, и дурацкие узкие джинсы внезапно стали еще более узкими. Дья-а-авол, Гай Гисборн... Воздержание терпимо, когда рыцарь занят настоящим мужским делом: службой, походами, суровыми испытаниями. Но когда средь бела дня по другую сторону трижды проклятого хрупкого сооружения, на расстоянии вытянутой руки, сидит прекрасная женщина и, играя в молчанку, пожирает тебя глазами — это невыносимо!

— Давно в этих краях? — сглотнув, сипло спросил он, чтобы хоть что-то спросить.

— Недавно, а вы? — таким же сиплым эхом отозвалась она.

— И я… проездом.

Прикрываясь фиалковой невинностью, в глазах билось и плескалось жидкое пламя — сдержанный и внимательный снаружи, внутри он по-прежнему оставался тем Гаем Гисборном, который лишил ее покоя и сна. Она поспешно отвела глаза и рассеянно улыбнулась старушке за соседним столиком. Только присутствие благообразной леди в розовых кудряшках удерживало ее от того, чтобы не броситься с поцелуями на синеглазого мужчину напротив.

Такой желанный еще час назад, разговор не клеился: за все это время она выдавила из себя комплимент его портному, спустя пять минут он, выразительно усмехнувшись, посочувствовал ее несчастному фотоаппарату — и они снова умолкли. У нее отчаянно тянулись руки отобрать у него чашку, перехватить и сплести пальцы, пробежаться по ладоням, вцепиться в запястья, чтобы еще раз почувствовать — вот он, живой, из плоти и крови! Сумасшедшая, одергивала себя она, вместо этого яростно щипая на кусочки ни в чем не повинную булочку. Ну, возьмешь ты его за руку — и что дальше?

Неужели ты действительно думаешь, что сможешь потом отпустить ее?

И все-таки они преодолели неловкость. Слово за слово, шутка, улыбка, взгляд — еще через час, покинув уютную кофейню, они уже стояли на площади перед Святым Барнабасом, собором позапрошлого века, и, задрав головы к куполам, упражнялись в остроумии. Собственно, упражнялась одна Эль — ее спутник только иронично посмеивался, комментируя ее способности гида и экскурсовода. Она цитировала ему Шекспира и Китса, он, по старой памяти, — Вейзи и принца Джона. Она рассказывала ему о своем доме — он менялся в лице и хмуро молчал в ответ. В один из таких моментов, все еще ругая себя, она не сдержалась, будто бы ненароком поймала его руку и теперь ни на секунду не выпускала ее — и во время обеда в случайном ресторанчике, и во время неспешной прогулки по городу. Она замечала, как иногда оборачивались им вслед — по большей части женщины, что было неудивительно, — и провожали ее спутника многозначительными шепотками. Она понимала, что, вероятно, дает сейчас повод для сплетен и пересудов о частной жизни того, другого, — и еще сильнее хваталась за крепкую, чуть шершавую от рукояти меча ладонь.

— Я не сбегу, миледи, — в очередной раз выразительно усмехался Гай, удобнее перехватывая ее пальцы. Словно давал понять, что и ей сбежать не удастся.

День близился к вечеру, когда ее внезапно осенило: автобус! Потеряв счет времени, она точно так же потерялась в пространстве и напрочь забыла о том, что приехала сюда всего лишь на экскурсию. Наверняка ее группа уже давным-давно отправилась обратно в Лестер. По-хорошему, ей тоже пора было возвращаться — но она и помыслить не могла о том, чтобы оставить своего синеглазого спутника. Конечно, можно было бы устроиться на ночь в одном из отелей Ноттингема… От хлынувших в голову мыслей лицо ее вспыхнуло, и она поспешно отвернулась, делая вид, что увлеченно рассматривает какое-то непримечательное здание через дорогу. Вряд ли сэр Гай Гисборн разгуливает по реальной Англии двадцать первого века со свертком за пазухой, подтверждающим его имя и рыцарский статус, — а без имени и документа в отель ему путь заказан.

Она как раз ломала голову над решением этой проблемы, когда Гай осторожно потянул ее за руку, привлекая внимание.

— Миледи… — она укоризненно сдвинула брови, и, хмыкнув, он тотчас поправился: — Хорошо. Эль... я должен забрать до вечерней службы одну принадлежащую мне вещь, — рука сама собой метнулась на бедро, к привычному для меча месту, но вместо рукояти нашла только воздух. — Это недалеко отсюда. Я хотел бы, чтобы ты пошла со мной. Ты должна кое-что узнать обо мне.

Она вымученно улыбнулась. Ох, сэр Гай... Осталось ли в тебе хоть что-нибудь, чего я еще не знаю? Ну, разве что каковы на вкус твои губы. И каковы на ощупь завитки, текущие сквозь мои пальцы: мягкие и послушные — или похожие на тебя, упрямые и жесткие? И как дрожит и срывается твой голос, выдыхающий мое имя. И каково это — сгорать в твоих руках и желать не избавления, а только нового пожара...

— Конечно, Гай, — сглотнув, прошептала она. — Я пойду с тобой, куда бы ты ни попросил.

*****

Над головой грохотало так, словно наверху сошлись в смертельной битве силы добра и зла. Пока они петляли по улицам, пытаясь отыскать магазинчик, в котором сэр рыцарь оставил свои вещи, чистое небо заволокло сначала облаками, потом тучами, а потом и вовсе грянул гром и хлынул ливень. Гай не успел даже снять пиджак, как они оба оказались вымокшими до нитки.

Наконец-то очередное краснокирпичное здание показалось ему похожим. Они взбежали на крыльцо, и, щурясь сквозь пелену дождя, Эль с трудом нащупала ручку двери.

— Здесь? Ты уверен?

— Да… нет... не уверен... да к черту, открывай же! — нетерпеливо рассмеялся он. Она нажала на ручку, он с силой толкнул дверь. Встрепенулся: где-то над головой знакомо тренькнул дверной колокольчик. — О, точно здесь! Дьявол, а где хозяин?.. Эй, есть кто-нибудь?!

Магазинчик встретил нежданных посетителей тишиной и кромешной темнотой. Пошарив около двери, Эль нащупала выключатель. Щелкнула язычком, еще и еще.

— Только не это!

— Что?

— Света нет. Похоже, грозой выбило пробки…

— Скажи мне, что сделать, и я сделаю, — с готовностью отозвался из темноты ее спутник. Она представила сэра рыцаря, бросившего вызов электросчетчикам и электроприборам, будто Дон Кихот ветряным мельницам, и, икнув, рассмеялась.

— Надо же, впервые за день вы смеетесь, миледи, — промурлыкал над ухом Гай, заставляя ее вздрогнуть.

— Прекрати дразнить меня, а? — нервно хихикая, наугад отмахнулась она. Задела в темноте его мокрое плечо — и со свистом выдохнула, одергивая руку и хватаясь за стену. — Мы… это же частная собственность. Нас не примут за грабителей?

— Не примут. Хозяин сам велел мне вернуться, — обжег щеку горячий шепот, и у нее внезапно подогнулись колени. — О, посмотри туда!

Все еще держась рукой за спасительную стену, Эль завертела головой. Где-то наверху, в глубине темноты, дрожало едва заметное пятно света. Она осторожно вытянула ногу. Что это, ступенька? Лестница… Прекрасно, осталось только грохнуться в потемках!

Наверно, она сказала это вслух, потому что на талию сзади легли сильные руки.

— Не волнуйся, я удержу тебя, — шепнул в затылок желанный голос. Она сдавленно всхлипнула. Ох… Еще одно испытание ее выдержке.

С грехом пополам одолев коварную лестницу, они оказались перед распахнутой дверью. Гай предупредительно заглянул внутрь первым и выразительно усмехнулся: на столе посреди комнаты горела одинокая свеча. Интересно. Как будто их здесь ждали…

— Ты уверен, что мы можем войти? — прошептала за его спиной Эль.

— Уверен, — он и вправду был почему-то уверен.

Одну стену просторной комнаты, по всей видимости, служившей хозяину магазина салоном, занимал огромный и совершенно неуместный здесь викторианский камин. Гай подошел ближе; оглядевшись, обнаружил на подставке рядом с камином аккуратную стопку дров. Что ж, весьма любезно и предусмотрительно. Конечно, он знал и другой, не менее надежный способ согреться, но вспоминать о нем сейчас — в присутствии дамы, да еще в чужой темной гостиной — было как-то совсем не по-рыцарски. Помянув всех чертей, он заставил себя собраться. Представь, что ты на Святой Земле, сэр рыцарь. Нет, ничего не выйдет: выжженная солнцем Палестина никак не вязалась с насквозь промокшей рубашкой и джинсами. Ладно, тогда в Шервуде… о, точно, ты ловишь Робина Гуда по приказу самого принца Джона!

Усиленно стараясь думать в этом направлении, Гай присел у камина.

— Я разожгу огонь, а вам, миледи, неплохо бы снять с себя одежду, — попытался пошутить он и тут же закашлялся. Перед глазами тотчас возникла та, что стояла позади, — обнаженная, мокрая... пряди длинных темных волос прилипли к спине… к пышной груди… дья-а-а-авол!

— …Снять одежду... во избежание простуды, — сипло договорил он, роняя из рук спички. Глянул через плечо: она по-прежнему держалась у входа и, крупно дрожа, едва не клацала зубами.

— Проклятье, несносная женщина! — в нем внезапно проснулась заложенная природой потребность защитить и обогреть. — Если ты немедленно не снимешь с себя одежду…

— … Что ты сделаешь? — дерзко выдохнула она. Гай услышал в ее голосе не вызов — призыв.

— Что я сделаю? Я тебя выпорю! — рявкнул он и грозно указал на дверь. — Снять одежду, быстро!

На удивление, камин разгорелся с первой же попытки. Хорошие дрова или многолетний опыт походной жизни — как бы то ни было, пламя занялось, вспыхнуло, побежало по сложенной домиком поленнице, осветило комнату, и только теперь он почувствовал, насколько продрог сам. Сдавленно ругнувшись, потянул рубашку из джинсов.

— Позволь мне.

Она стояла позади него, завернувшись в дурацкий клетчатый плед. Еще мокрые, волосы мягкими волнами ложились на плечи, в темных глазах плясали блики не пламени — страсти.

— Позволь мне, — сдавленно повторила она, делая шаг. Он глубоко вдохнул. Черт, женщина... Рыцарские понятия, как и джинсы, предательски трещали по швам.

— Я сам.

Эль смотрела, как он с трудом стягивал мокрую рубашку, и, дрожа всем телом, чувствовала, что внутри, в самом низу живота, скручивался тугой обжигающий узел. Под влажной, отмеченной шрамами кожей перекатывались мышцы. Она представила, как эту мощную спину сводит судорогой желания, и такая же судорога болезненно скрутила все внутренности. Просто смотреть на него, освещенного пламенем камина, уже было невыносимо больно.

Она с усилием отвела глаза и увидела лежащий на каминной полке меч.

— За этим ты вернулся сюда? — спросила хрипло, осторожно касаясь пальцами клинка. Он со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, словно она коснулась не меча, а его плоти.

— За этим. Я должен сказать тебе…

Не слыша его, она судорожно облизала губы, накрыла лезвие ладонью и медленно провела по нему — от рукояти до самого острия. Гай сдавленно застонал. О боги, что она делает?!

— Меч — это символ рыцарства, — сдерживаясь, начал он.

— Только рыцарства? — запуская пальчики в широкий, глубокий дол, перебила она.

— Для мужчины… не только… — выдыхая каждое слово, только и смог ответить он.

— Знаешь, у нас ведь тоже… есть свои символы… — подняв глаза, она медленно отпустила плед и уронила его на пол, открывая свою наготу.

— Дьявол… женщина! — застонал Гай, сгребая ее в охапку. Она сама нашла его губы — сухие, горячие, со вкусом той самой сливочной пенки. Наконец-то! Обхватила за плечи, запустила пальцы в волосы на затылке — и мир перевернулся...

… он потерялся во времени, потерялся в пространстве, забыл свое имя, кто он, где он…

… и целовал ее — сначала жадно и голодно, потом нежно, потом грубо и жестко, намеренно причиняя боль…

… она горела в огне переполнявшей его похоти, ярости, страсти… еще черт знает чего!… и плавилась в его руках, заполняя собой огромную, зияющую непроглядной тьмой пустоту внутри него…

… не разжимая объятий, он шагнул наугад и зацепил что-то тяжелое…

… жалобно зазвенела разбитая ваза, скрипнули по паркету ножки не то стула, не то стола…

… разрывая поцелуй, почти насильно оторвал ее от себя, толкнул в подвернувшееся кресло, нависая сверху…

… вырвавшись из-под контроля, руки исступленно шарили по его телу, дрожа в нетерпении, пальцы царапали кожу…

… судорожно тянули из шлевок ремень, расстегивали джинсы, едва не выдирая болты…

… что ты творишь, ведьма, глухо рычал он, опускаясь... почти падая на колени...

… пожалуйста, Гай, прошу тебя, задыхаясь от желания, стонала в ответ она…

… вскинула бедра, призывно распахнулась ему навстречу…

… остатки разума, стеснения, приличий — все смешалось и спуталось, сплавляясь в один обжигающий клубок…

… пусть считает ее доступной, распутной, как трактирная шлюха, — ей все равно… она больше не выдержит своих снов — с ним и без него…

… он вошел в нее быстро, одним движением, из последних сил сдерживая себя…

… и перевернувшийся мир рассыпался на сотни хрустальных осколков…

… а спустя сотню, тысячу жизней, когда к ней вернулась способность дышать, первым, что она увидела над собой, был затуманенный фиалковый взгляд.

— Дьявол, женщина… Слишком быстро… Это ты виновата...

— Накажешь меня? — захлебнувшись синевой, счастливо прошептала она.

— Эм-м-м, а это мысль… Сколько, говоришь, осталось этого твоего тура? — наклоняясь, выдохнул он в опухшие от поцелуев губы.

— Десять дней...

— Что ж, прекрасно. Значит, у меня будет уйма времени, чтобы исправиться.

*****

А в это время свет другого камина освещал другую, не менее занимательную компанию.

— Вы же понимаете, друзья мои, я не могла не помочь. Эта юная леди, наш новый Автор, честно подписала Договор, и у меня не было причин отказать ей, — вещала благообразная старушка, отхлебывая из чашки и философски пожимая плечами. — К тому же она так грозно сверкала очами и была так убедительна с этим своим Самым Большим Мечом!

— Более чем убедительна, — охотно согласился с ней почтенный седовласый старец. — Или вы полагаете, что все магазинчики Ноттингема оборудованы гостиными с викторианским камином?

— Мистер Беннет! — возмущенно встрепенулась его соседка, проливая чай мимо чашки.

— Да, миссис Беннет, каюсь, мне пришлось спешно одолжить его у Дарси — хотя после того как я, викарий, согласился изобразить торговца, протащить в портал камин было сущим пустяком.

— А вы весьма неплохо справились с ролью, скажу я вам, — хохотнула старушка и кокетливо поправила розовые кудри. — По вашей милости я просидела в этой очаровательной кофейне на полчаса больше оговоренного. Не поверите — не могла оторваться! Понимаю нашего Автора: хороша фактура, ох, хороша…

— Мисс Марпл, вы ли это? — укоризненно улыбнулась изящная девушка-мулатка из кресла напротив.

— Ах, милая Покахонтас, — игриво отмахнулась мисс Марпл, — чем еще развлекать себя в мои годы, как не расследованием убийств и созерцанием фактур!

— Пожалуй, родись этот малый лет на семьсот позднее, он запросто мог бы затмить Дарси и Бингли, вместе взятых. Вы не находите, мисс Ллойд? — обернувшись к другой своей соседке, продолжал тем временем викарий-торговец.

— Не знаю, как насчет ваших зятьев, уважаемый мистер Беннет, но моего Перси Кортни ему не затмить никогда! — лихо опрокинув рюмку с наливкой, расхохоталась та. — Лучше скажите, я была достаточно убедительна в образе глупой пожилой американки?

— О, дорогая Мэри, — оживленно защебетала миссис Беннет, — вы были просто великолепны! Комедия — определенно ваш конек! А какой потрясающий у вас вышел американский английский!

— Счастье, что эта барышня рядом со мной не разглядела грима! Хотя, как мне кажется, она вообще ничего не видела, — передернула плечами комедиантка и налила себе очередную стопку.

— И все-таки, мистер Беннет, никогда бы не подумала, что вы так хорошо разбираетесь в современной моде, — мисс Марпл одобрительно покивала кудрявой головой.

— О, леди, на этот счет я получил самые строгие указания! — седовласый викарий полез во внутренний карман сюртука и спустя минуту уже демонстрировал дамам цветное фото в рост. — Вот, некая «чайная Бафта»... Никакого черного с белым, только тон в тон: джинсы, сорочка, пиджак, цветная обувь и налет небрежной элегантности — все согласно предписанию!

Под одобрительные восклицания дам дверь тихо приоткрылась, пропуская в гостиную еще одно действующее лицо. Заметив новоприбывшую, компания тут же притихла.

— А вот и наш новый Автор, — снисходительно улыбнулась мисс Марпл. — Вы довольны, милая девочка? Мы хорошо пристроили вашего протеже?

— Да, леди и джентльмены, — новенькая обвела компанию благодарным взглядом. — Все вы были на высоте, и я очень признательна вам за помощь.

— Ваша инструкция, мисс, — викарий протянул ей заветное фото.

— Спасибо. И да, мистер Беннет… — начала было она.

— Помню-помню — взял отпуск и прикрыл магазинчик, как вы и просили! — понимающе вскинул ладони он.

— Так это и есть ваш Герой, милочка? — внимательно прищурившись, спросила мисс Марпл. — Ну, и зачем оно вам было надо?

— Он не заслужил одиночества, — просто ответила ей обладательница серых глаз.

— О, ближайшие десять дней он точно не будет один! — многозначительно усмехнулся мистер Беннет. — Что-то мне подсказывает, эти двое еще нескоро выберутся оттуда…

— Мистер Беннет!!! — в один голос вспыхнули дамы.

— Я всего лишь хотел спросить, не одолжить ли нам у Элизабет еще и гостевую спальню?..

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

--- Фильм, который снимал Лайнсгейт ---

Вот фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это сам Френсис,
Который ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это веселая однофамилица,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это напарник, блондин недокрашенный,
Костюмом и ролью слегка ошарашенный,
Уже пострадавший от однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это кузен-красавЕц – он с кузиной
Никак не поделит милашку блондина,
Спасенного в приквеле однофамилицей,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это наш новенький, бог, супермачо,
Однажды пиратом привязанный к мачте,
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это соперники, сплошь победители –
Красавицы, умники, просто вредители,
Которые фукают на супермачо
С веселеньким прошлым – пираты и мачты, -
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это приятели, модник и пьяница –
Один вечно юный, другой вечно скалится,
Он, кстати, и сам из числа победителей,
Красавиц, ботанов и просто вредителей,
Которые фукают на супермачо
С веселеньким прошлым – пираты и мачты, -
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это кудрявое чудо – напарница
И сопроводитель стилиста и пьяницы,
Который и сам из числа победителей,
Красавиц, ботанов и просто вредителей,
Которые фукают на супермачо
С веселеньким прошлым – пираты и мачты, -
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это наш Главный, он редкий притворщик –
Пиарщик, шоумен, аферист, заговорщик,
Который начальник кудрявой напарницы -
Сопроводителя горького пьяницы,
Который и сам из числа победителей,
Красавиц, ботанов и просто вредителей,
Которые фукают на супермачо
С веселеньким прошлым – пираты и мачты, -
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А вот президент, тот, что Кориолан,
На вид одуванчик, на деле – тиран,
Который профукал под носом притворщика,
Пиарщика редкого и заговорщика,
Который начальник кудрявой напарницы -
Сопроводителя горького пьяницы,
Который и сам из числа победителей,
Красавиц, ботанов и просто вредителей,
Которые фукают на супермачо
С веселеньким прошлым – пираты и мачты, -
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

А это фандом в ожидании сиквела,
Клепает фанарты и пишет фанфикшен,
Про Сойку, войнушку и Кориолана,
На вид одуванчика, в деле – тирана,
Который профукал под носом притворщика,
Пиарщика редкого и заговорщика,
Который начальник кудрявой напарницы -
Сопроводителя горького пьяницы,
Который и сам из числа победителей,
Красавиц, ботанов и просто вредителей,
Которые фукают на супермачо
С веселеньким прошлым – пираты и мачты, -
Который назло всем кузенам-кузинам
Гуляет бромансы с милашкой блондином,
Напарником в приквеле однофамилицы,
Которая Оскаром дразнит и лыбится
Тому, кто ответит за то, во что выльется
Фильм,
Который снимал Лайнсгейт.

@темы: ФБ2013, Голодные игры, челлендж

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

Ну, и оставшиеся картинки...

@темы: ФБ 2013, Голодные игры, баннеры

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

--- Счастливого Рождества --- (с) Ratta, Bhanu

Глава 1. Хеймитч Эбернети

Он в который раз оглядел полутемную комнату – как будто что-то могло измениться между двумя глотками виски. Нет, все по-прежнему: диваны вспороты, зеркала разбиты, а роскошная хрустальная люстра бессмысленно пылится над головой. Напряжения в сети едва-едва хватало на жиденький свет настольной лампы, в круге которого ментор Двенадцатого дистрикта, победитель Вторых Юбилейных Игр Хеймитч Эбернети сейчас приканчивал очередную бутылку дорогого капитолийского пойла. Да, все возвращается на круги своя. Как бы не зарекался, как бы не клял тех, кто сверху, или задабривал тех, кто снизу – что тебе положено, то ты и получишь. Где тебе уготовано быть, там и окажешься – на коне ли, на плахе, на пьедестале или в мусорном ящике. Помнится, Цинна однажды назвал это кармой – воздаянием за все содеянное… Вот она, его карма и его плаха.
Тренировочный центр.
Нет больше Сноу, нет Альмы Койн, нет Голодных Игр, практически не осталось прежнего Панема – и только он снова здесь. Можно было не сомневаться, где его разместят в Капитолии, а он все равно сомневался. Да что там сомневался – надеялся. Но тем, кто оказался у власти в это смутное время, выше головы хватало забот с многотысячной, голодной и раздетой, раскуроченной повстанцами и разоренной мародерами столицей в разгар зимы – что уж говорить о Хеймитче Эбернети. После казни Сноу и гибели Койн – или казни Койн и гибели Сноу? – его и других повстанцев выселили из президентского дворца в двадцать четыре часа: в преддверии нового года резиденция спешно готовилась принять нового главу государства. Победителей устроили на одном из этажей уцелевшего Тренировочного. Без шика – мальчики направо, девочки налево. Ментор еще порадовался – зато будет, с кем выпить. В Тринадцатом ему было не до выпивки: во-первых, по причине полного ее отсутствия, во-вторых, по милости той хрени, которую вшили ему под лопатку в первую же неделю по прибытии. Тамошние медики делали страшные глаза и на случай срыва пугали его мучительной смертью. Он смеялся им в лицо. Пожалуй, пообещай они Двенадцатому долгую жизнь в теплой компании его персональных чертей, он испугался бы больше. Да только где им понять…
Черт бы их всех подрал.
Зато уж в Капитолии пойло было в свободном доступе. В каждой брошенной лавочке, в каждом оставленном доме, бери – не хочу. Мародерство, даже по мелочи, каралось со всей строгостью, ментор сам был одним из тех, кто следил за этим, но тут… Прямо перед ним на одной из улиц перевернулся самый настоящий грузовик с первосортным виски. Куда и зачем везли этот груз, бесполезный в развороченном городе, так никто и не узнал. Водителя быстро вынули, перевязали и увезли в госпиталь, а янтарный ручеек все бежал и бежал по грязной мостовой туда, где ему не место, смывая мелкий мусор и обтекая крупный... Душа не вынесла – согрешил. И понеслось… Когда исчез отряд 451, когда снова объявился – он накатывал и накатывал после каждого телеролика, не зная, за что пьет, за здравие или за упокой. И, конечно, упился в дрова. А сегодня ему показали ту самую видеозапись – пылающая живым факелом Примроуз Эвердин в медицинской униформе Тринадцатого дистрикта, объятые пламенем светлые волосы Пита, без раздумий шагнувшего в огонь следом за обезумевшей Китнисс, пытающейся спасти сестренку… Еще одни дети, которых он так и не уберег. Время, пока его бывших подопечных вытаскивали с того света, пичкали морфлингом и заново наращивали им кожу, утонуло в галлонах алкоголя и исчезло из менторской памяти напрочь. Даже позавчера, в день «икс», он был в доску пьян, за что теперь клял себя последними словами. Надо ж было такое сказануть девчонке, потерявшей сестру: «Что, солнышко, опять проблемы с мальчиками?» И был бы он трезв, разве позволил бы Китнисс совершить то, что она совершила… или позволил бы?
Поздно сожалеть. Бухай дальше, старый осел. Заливай свой стыд.
Он и бухал. В первый же вечер на новом старом месте совершил рейд по барам общих гостиных, куда не добрались огонь и мародеры, и выгреб их дотла. Хоть в этом повезло: пойла набралось столько, что еле уволок, причем самого лучшего. Первые две бутылки осушил там же, где нашел – кажется, в бывших апартаментах Шестого… там же отрубился и уснул мертвецки-пьяным, разбавленным огненно-кровавыми кошмарами сном, – остальное утащил к себе. Вот только пить оказалось не с кем. Бити пробыл в Тренировочном всего сутки – наутро, неожиданно крепко пожав ему на прощанье руку, Третий отправился раскапывать очередные секретные лаборатории теперь уже покойного Сноу. Не сидится ему, гений, мать его! Пита заперли в Центральном госпитале, а ждущая ребенка Энни немедленно уехала домой. Хотя, какие из них собутыльники? Только и могут, что слушать его пьяный бред и не перебивать – за это спасибо, но он не собирался злоупотреблять их терпением. Оставалась Джоанна Мэйсон и еще эта, Энобария, – вот уж точно, дерьмо не тонет! – но он никогда не напивался ни с дамами, ни с дерьмом, и даже пробовать не хотел.
Плевать. Ему больше достанется.
К тому же со вчерашнего дня он снова числился в менторах. И в тюремщиках. Срань господня… Вторые сутки верхний этаж Тренировочного – тот самый, двенадцатый, который за последние четверть века он изучил вдоль и поперек, – стал закрытой зоной. Изолятором. Клеткой для спятившей Сойки – тюрьмой для Китнисс Эвердин. Одному черту известно, чего ему стоило выбить у Пейлор, у Плутарха и у всей той банды, что оказались на месте Койн и Сноу, чтобы убийцу президента – обоих президентов – оставили здесь, а не упекли куда-нибудь в психушку или, чего хуже, в казематы под президентским дворцом. Да, одному черту, потому что сам он ничего не помнил. Высокие речи, убедившие руководство повстанцев, говорил его пьяным языком кто-то другой, умный, смелый и совершенно на него непохожий. И того, другого, послушали: Сойку заперли в пентхаусе – под присмотром десятка солдат и под его ответственность.
Личную ответственность, головой.
Пожалуй, именно эта девочка где-то там, под крышей, не позволяла ему окончательно сойти с ума. Когда от количества спирта в крови у него начинались видения и слуховые галлюцинации и повсюду мерещились тени и шорохи, спасаясь от которых, он в полный голос обсуждал с зеркалами и диванами безрадостное будущее, собственное и всей страны – или когда, срываясь в пьяном угаре, начинал крушить эти самые упрямо молчащие в ответ диваны и зеркала, вспарывая ножом шелковую обивку и обрезая осколками руки – остатки разума напоминали о растерзанной пигалице, маленькой птичке с обожженными и обглоданными крыльями. Сильная и отважная вчера, сегодня огненная девочка отчаянно нуждалась в защите – и единственным, кто еще мог постоять за нее, был ее старый ментор.
Он смачно выругался. Тоже мне, нашли защитника! Кто бы его защитил – от этого проклятого места, от темных углов, в которых теснятся тени погибших детей... сколько их собралось в этом здании за семьдесят пять лет?
То ли он все-таки допился до чертей, то ли в углу и в самом деле что-то шевельнулось. Этого еще не хватало. Ментор судорожно схватился за бутылку: сейчас его снова вырубит, и пусть тени делают, что хотят – это их территория.
– Брось соску, Эбернети, – послышался из угла знакомый насмешливый голос, – ты уже большой.
Ч-ч-черт. Одно дело, когда сам разговариваешь с темнотой – это понятно, больше-то не с кем. Но когда темнота разговаривает с тобой голосом Гейла Хоторна, первое желание – послать ее подальше.
– Не дорос еще командовать, – огрызнулся Хеймитч и поспешно отхлебнул из бутылки.
– Однако дорос, – издеваясь, ответила темнота, и из нее шагнул незнакомый мужик в серой военной форме с командирскими нашивками, весьма отдаленно напоминающий мальчишку из Двенадцатого.
– Поздравляю, – буркнул Хеймитч. Черт бы подрал незваного гостя вместе с его погонами!
– Спасибо, – уже без насмешки ответил Гейл, выходя ближе к свету. – На мне эти погоны потому, что убили моего командира. Я им не рад.
– Надо выпить… за командира, – устыдился Хеймитч.
– Согласен, – Гейл подошел ближе. – Стаканы есть?
– Мне и так хорошо, – проворчал ментор.
Сунувшись в бутылку и обнаружив, что даже «так» выпить нечего, он чертыхнулся и с трудом поднялся с дивана. Проковылял к бару, а когда вернулся с красивой граненой посудиной чего-то прозрачного – чем, по его мнению, не стыдно было и обмыть погоны, и помянуть командира, – на столе уже стояли два чистых пластиковых стакана и какие-то консервы. Хоторн знал, куда шел.
– Запасливый, – одобрительно кивнул Хеймитч и привычно свернул пробку с бутылки.
– Во Втором этому быстро учишься, – отозвался Гейл, вскрывая консервную банку.
Ментор повел носом: из банки пахло вполне пристойно – кажется, морепродуктами. Не дрейфь, старик, подначил его внутренний голос – мальчишка уже не голодный щенок, тянущий в рот что попало, да и банка не вздутая… хотя, что тебе, проспиртованному, сделается?
– Чего приперся? – разливая выпивку, без реверансов бросил он.
На самом деле он прекрасно знал, чего. Уж никак не погоны новые обмывать. Они оба отлично знали, о чем будут говорить – так же, как знали, что без ста грамм такие разговоры не начинают.
– Сначала выпьем, – Гейл поднял свой стакан. – За встречу.
Хеймитч еле удержался, чтоб не сказать сопляку, в полированном гробу какого дерева видал он такие встречи. Говорят же: не просите, а то получите. Искал собутыльника – и вот он, нарисовался, хрен сотрешь… К тому же вряд ли парень выучился пить всего за месяц, пусть даже на войне, так что тут они в разных категориях.
Но юный командир, похоже, уже неплохо усвоил, как, с кем и сколько: одним глотком осушив стакан, он загреб ложкой половину содержимого банки и немедленно слопал – не то, что Хеймитч, организм которого в последние дни работал на одном только жидком топливе.
– Где остановился? – спросил ментор, оттягивая начало разговора.
– О, это самое роскошное место в Капитолии, – Хоторн оглядел разбитые зеркала и вспоротые диваны, – везде чистота и порядок… – прицелился и швырнул обломок стула в темный угол, откуда тотчас раздался громкий писк, – кормят трижды в день и белье меняют каждую неделю… – облизал пустую ложку, – и все, заметь, за казенный счет!
Хеймитч пригляделся: из-под манжеты рукава незваного гостя выглядывала одна повязка, из-под расстегнутого воротника – другая, а шею по диагонали перечеркивал самый уродливый шов на свете.
– В госпитале, что ли? – ментор помнил, что Гейл огребал всегда, но и заживало на нем, как на собаке. – И где тебя снова угораздило?
– Нас там осталось трое из семнадцати… там же и командира убили, – просто ответил Хоторн, и ментор прикусил язык. Это ему-то тут хреново, на мягких диванах да с полным набором первосортного пойла?
– Помянем их всех, – глухо буркнул он, наливая по второй.
Они выпили и некоторое время сидели в тишине, будто ждали ответа с той стороны – от тех, кого помянули.
– Ты же не пить сюда пришел, – решился, наконец, Хеймитч и на всякий случай налил еще по одной.
– Где она? – только и спросил Гейл.
– Там, – Хеймитч указал наверх. – Да успокойся ты! – встрепенулся он, услышав, как хрустнул стакан в руке побледневшего Хоторна. – «Наверху» – не в царствии небесном, а на двенадцатом этаже. Там теперь ее место.
– Ей там не место, – сквозь пальцы Гейла на стол капало содержимое треснувшего стакана. – Я потому и пришел. Что можно сделать?
А вот это по-нашему, с неожиданным одобрением подумал Эбернети. Не «что с ней сделают», а «что я могу сделать».
– Найти хорошего адвоката, – начал ментор, злясь на себя за то, что первым этот вопрос задал не он, а чертов щенок, – и веские доказательства в ее пользу…
– А просто вытащить никак – например, через крышу? Ты думаешь, зачем я к тебе явился – пить за упокой? – с пол-оборота завелся Хоторн. – Ты двадцать пять лет здесь околачивался, ты должен был выучить все лифты, все вентиляционные шахты, все крысиные ходы!
– Ты забыл, что мы не на войне, – осадил его ментор. – Ну, вытащим мы ее через крышу – а дальше? Она станет беглой преступницей, а мы – пособниками. Ты готов дезертировать и скрываться с ней в лесах? – спросил он и, не услышав ответа, продолжил: – Здесь придется играть по правилам. Нам нужно официальное помилование или хотя бы смягчение приговора – иначе малышку сгноят в тюрьме... в лучшем случае.
– А в худшем по-тихому уберут, – тихо сказал Гейл и по-хоторновски сверкнул глазами – совсем как его покойный отец. Ментор хорошо помнил, что у Хоторна-старшего за этим обычно следовало – кровь на стенах и зубы на полу.
– Пока я за нее отвечаю – не уберут, – веско возразил он.
– И что ты сделаешь? – горько съязвил Гейл. – Пошлешь на прорыв отряд зеленых чертей? Задушишь противника перегаром?
– Не твоего ума дело! – рыкнул ментор и залпом осушил стакан – да что сопляк о себе воображает? – Прикрывать ее задницу – это моя работа! – Гейл саркастически хмыкнул, покосившись на батарею пустых бутылок. – И вообще, парень – шел бы ты отсюда! У тебя своя война, у меня своя.
– Я никуда не пойду, пока мы не договоримся, – отрезал Хоторн. – Война у тебя разве что с выпивкой, – он ухмыльнулся, – но численный перевес пока на стороне противника.
– Язвить ты у себя во Втором будешь, – снова рыкнул ментор, – а тут завязывай – или проваливай, откуда пришел!
– Во Втором я стрелять буду, а не язвить, – напомнил Гейл. – А договориться нам все-таки придется – потому как ни мне, ни тебе больше не с кем. Потерпи уж.
– Тогда повторим, – ментор кивнул на бутылку – он еще не надрался до такой степени, чтобы терпеть Хоторна.
– Не вопрос, – кивнул Гейл, – только у меня, как видишь, посуды больше нет. Ничего, если я по-простому, из горлышка?
– Обойдешься, – Хеймитч потянулся под стол и поднял с пола тяжелый замызганный стакан для виски. – Ишь ты, по-простому… горлышко – это привилегия, это еще заслужить нужно.
Он налил в стакан на палец, поболтал и широким жестом плеснул в сторону. По шелковой обивке стены поползли мокрые дорожки.
– Дай сюда, – поморщился Гейл. Ментор неожиданно для себя подчинился и протянул ему стакан. – Где у вас вода?
Хеймитч махнул рукой в сторону единственного работающего туалета:
– Я тут не один живу, если что, – и многозначительно предупредил: – Постучи сначала.
Будет неплохо, если этот чистюля из окопа столкнется там с кем-нибудь, подумал он, когда мальчишка скрылся за дверью. Например, с Джоанной, имеющей обыкновение расхаживать по Центру в одном белье. Сплетни про Джоанну и Хоторна ментор слышал не раз – и правды, скорее всего, в них было столько же, сколько в любых сплетнях. О нем тоже когда-то сплетничали: как же, видный парень, единственный в Двенадцатом Победитель, девки вешались не меньше, чем на этого забияку… правду знал он один. Со временем в бабьих пересудах женщины уступили место выпивке, а разгульная жизнь – циррозу печени и белой горячке, вот и вся разница…
Тем временем со стороны туалета послышался шум воды, потом голоса, мужской и женский... о, какая удача! Может, Джоанна и в самом деле утащит этого красавчика к себе, размечтался ментор, и он снова останется с выпивкой наедине, без посторонних?
Его мечты нарушил женский крик и грохот. Когда через минуту на пороге показался Хоторн с идеально чистым стаканом в окровавленной руке, Хеймитч закатил глаза. Как всегда, поганец все испортил.
– Что там? – разочарованно буркнул он.
– Да нарвался на эту... как ее... с клыками... Энобарию, – Гейл сплюнул. – Она увидела мои погоны, и они ей не понравились.
Ментор присвистнул – об Энобарии он как-то подзабыл.
– И что, теперь будешь колоться от бешенства? – кивнул он на укушенную руку.
– Скорее, от бешенства будет колоться унитаз, – невинно захлопал глазами Гейл. – Ну, я макнул ее, пару раз… после того, как она меня пнула по сломанным ребрам.
Хеймитч невольно улыбнулся: да, мальчишка был копией своего отца не только внешне. В свое время Хоторн-старший тоже любил охлаждать горячие головы подобным образом.
– Ты не очень-то учтив с дамами, – слегка пожурив Хоторна-младшего, он налил себе новую порцию, от души, и залпом опрокинул.
– Если бы дамы видели, как ты за них пьешь, они бы тебя на руках носили, – насмешливо похвалил Гейл. – Давай-ка закусывай, ты ни ложки не съел.
– Закуска… для сла… слабаков, – Хеймитч отмахнулся и, потеряв равновесие, грохнулся на пол.
Хоторн словно того и ждал. Одним движением взвалив грузного Эбернети на плечо, – и куда делись поломанные ребра? – он поволок его вниз по лестнице, уже расписанной поверх дорогой отделки неприличными словами. Ментор вырывался, мычал что-то матерное, пробуя сопротивляться – но мальчишка, кое-чему научившийся во Втором, невозмутимо тащил его вниз, пока не выволок на холодную и темную капитолийскую улицу.
– Помощь нужна? – рядом с ними притормозила машина.
– Человеку плохо, – коротко объяснил Хоторн. – Подбросишь до госпиталя?
Разглядев хоторновские погоны, молоденький водитель в форме козырнул перед старшим по званию, распахнул заднюю дверцу и со всей учтивостью помог уложить «пострадавшего» на сидение.
– С-с-с-св-в-в-олочь... с-сейчас тебе… будет п-плохо... – бормотал Эбернети, подпрыгивая вместе с машиной на развороченном капитолийском асфальте, но Гейл только похлопывал его по плечу:
– Ничего, ничего, пара капельниц – и будешь, как новенький!
Несколько кварталов два щенка – новоиспеченный командир и водила – успокаивали его, старого бывалого волка, а он только матерился сквозь зубы, не в силах вывернуться из неожиданно железного захвата. Но вот машина остановилась, и щенки в четыре лапы… то есть руки втащили его на крыльцо Центрального госпиталя. Придерживая ментора в вертикальном положении, Гейл набрал код на дверной панели.
– Миссис Эвердин, мы на месте, – сообщил он. Тяжелая дверь открылась с мелодичным звоном, как крышка музыкальной шкатулки.
Хеймитч застонал: только миссис Эвердин ему сегодня и не хватало!
За дверью его ожидала каталка. Не успел ментор опомниться, как Хоторн уже мчал его по длинному коридору, уставленному казенными койками. С коек их провожали полусонные взгляды раненых обоего пола, а в конце коридора дожидался открытый лифт.
На очередном этаже их встретила Элинор Райт… тьфу, Эвердин – в белом халате и колпаке, которые шли ей куда больше, чем серая солдатская форма.
– Здравствуй, Хеймитч, – она шагнула к каталке и крепко его обняла, мимоходом похлопав Гейла по плечу. – Идем, у меня уже все готово.
Обалдевший Хеймитч даже не стал спрашивать, что готово-то. И правда, не инструменты же для кастрации… Совершенно безропотно он позволил завезти себя в какой-то чулан под лестницей, выгрузить на одинокую койку, воткнуть капельницу в сгиб локтя – и опомнился лишь тогда, когда заметил, что проклятый щенок возится с ремнями.
– Ты чего? – заревел он. – К кровати меня привязываешь?
– Все правильно, Хеймитч, – Эль мягко погладила его по руке, – с тобой сейчас может случиться всякое… Гейл, вот шприц, начнет заговариваться – ты знаешь, что делать.
– Да вы настоящая банда! – бессильно взвыл ментор. – У-у-у, земляки называетесь…
– Ты нам нужен живым, – кротко улыбнувшись, Эль проверила, как затянуты ремни, – и трезвым. Ты в хороших руках, я за тебя спокойна. А мне пора на пост.
Едва за миссис Эвердин закрылась дверь, ментор дал себе волю. Судя по озадаченному виду Хоторна, таких проклятий он не слышал ни в Котле, ни в шахте, ни на передовой. Хеймитч крыл его вдоль, поперек и по косой, стараясь не срываться на крик, чтобы не подвести Эль – а не сорваться было тяжело: чертов щенок сидел, не шевелясь и таращась на капельницу, и это бесило хуже всякой ответной ругани.
Когда опустел первый флакон, Хоторн отработанным движением воткнул иглу во второй. Ментор покосился на тумбочку, где стояли еще четыре, и ощутил нарастающее давление в мочевом пузыре. Он дернулся и беспомощно застонал – да они, что, издеваются?!
Заметив его возмущение, Гейл молча кивнул, вышел, а через минуту вернулся с подозрительным пакетом. Распечатав его, вынул прозрачный шланг с раструбом, один конец которого погрузил в пластиковое ведро, а второй… большего унижения Хеймитч Эбернети не испытывал еще ни разу в жизни! Он цедил сквозь зубы проклятия, одно виртуознее другого, но деваться было некуда – как в прямом, так и в переносном смысле.
– Все нормально, – успокаивал его Хоторн. – После укола ты уснешь, а в тебя еще вливать и вливать… да что ты в самом деле, – прикрикнул он в ответ на особо замысловатое менторское пожелание, – я сам с такой штукой на конце неделю провалялся, и ничего!
– Погоди, засранец, я тебе клизму поставлю, – рычал Хеймитч, будто связанный лев, – с битым стеклом… с негашеной известью…
– Ага, уже заговаривается, – Гейл шустро воткнул шприц в прозрачную трубку капельницы и выпустил ярко-красную жидкость.
За сорок с лишним лет еще ни одно живое существо не пользовалось беспомощностью ментора с такой наглостью – даже тараканы, которые ему, пьяному, иногда залезали в рот. Но сказать об этом вслух он уже не смог – вокруг творилось что-то невероятное. По стенам, откуда ни возьмись, поползли пауки: сначала черные мохнатые, за ними белые пушистые, за ними ярко-розовые, с чистыми голубыми глазами Пита Мелларка – все они дружно залезли к нему на одеяло, устроились поудобнее, поджали лапки и запели какую-то жуткую колыбельную.
И сам того не замечая, ментор Двенадцатого дистрикта, победитель Вторых Юбилейных Игр Хеймитч Эбернети провалился в спасительный наркотический сон.

@темы: ФБ2013, Голодные игры, макси

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

--- Джон, человек из Капитолия ---

Тринадцатый дистрикт,
военный госпиталь

- Ну, что тут у нас, док?
- Первый однозначно покойник: судя по характеру травмы, парень крепко приложился затылком о тупой предмет - возможно, о панель или перегородку отсека. Причина смерти – открытая черепно-мозговая, перелом передней части основания черепа со смещением затылочной кости.
- Личные данные?
- Судя по жетону, некий Марк Корнелий Бонг, двадцати шести лет от роду, капитан особого испытательного подразделения ВВС Капитолия – надо же, как они далеко залетели, засранцы...
- А что второй?
- Второй живой и получше. Внутренних повреждений не обнаружено. Из наружных множественные царапины и гематома в лобной части черепа. Из значительных - повышение систолического давления, до ста сорока, сквозное пулевое ранение правой голени, задета большая берцовая кость, плюс ожоги первой степени – по всей видимости, в него стреляли с близкого расстояния. Пациент пока без сознания, состояние тяжелое, но стабильное…
- Тяжелое состояние из-за обычного пулевого ранения?
- Нет, не из-за ранения - у парня обширный инфаркт.
- Инфаркт? Да сколько ж ему?
- Жетон отсутствует, но навскидку он ровесник покойника.
- Двадцать шесть – не рано ли для инфаркта?
- Почему нет, это же летуны. Постоянные физические перегрузки, психоэмоциональное напряжение, состояние утомления, гипертонический криз - кто знает, с чем столкнулся наш мистер Икс до того, как попал сюда?
- Воздействие препаратов?
- В крови обнаружены следы нитроглицерина – по всей видимости, парень понял, что ему грозит приступ, и успел принять лекарство до того, как отключился.
- Что-нибудь еще? Наркотики, психотропные вещества?
- Нет, все чисто.
- Личные вещи?
- Все собрано и запломбировано, как вы и просили.
- Вы ведь помните об условии полной секретности этой работы?
- Разумеется - такое не каждый день случается! Вот, это предварительный отчет - вскрытие по первому и анамнез по второму. Сегодня-завтра я закончу полное обследование обоих и передам вашему руководству окончательные результаты.
- Не стоит беспокоить руководство, док. Я сама зайду к вам завтра, ближе к вечеру.
- Как скажете, офицер...?
- Койн. Альма Койн.

@темы: ФБ2013, Голодные игры, 2й уровень

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

--- Эпилог ---

Они играют на Луговине. Девочка с темными волосами и небесно-голубыми глазами танцует вокруг смеющегося отца, а сероглазый малыш со знакомыми белокурыми локонами, перебирая по-детски пухлыми ножками, изо всех сил старается подстроиться под нее. Рядом со мной на большом клетчатом покрывале сидит их мать – она запрокинула такую же, как у дочери, темноволосую голову и теперь нежится под лучами полуденного солнца.
Иногда они заставляют меня запирать своих гусей в сарае и выбираться с ними на этот их особенный семейный пикник. И в такие минуты я стараюсь как можно меньше мешать им – только молча сижу на раскинутом тряпичном шезлонге и медленно потягиваю через тонкую соломинку содержимое своего большого пластикового стакана. В стакане яблочный сок - в присутствии малышей мне категорически запрещено пить.
Эти дети – самая серьезная причина заняться, в конце концов, своим воспитанием.
Я тайком разглядываю свою соседку. Прошло пять, десять, пятнадцать лет, прежде чем ее прекрасное лицо приобрело, наконец, это выражение безмятежного спокойствия. Правда, и оно тоже бывает обманчивым. Вот между тонких бровей появляется та самая характерная складочка, и я прячу улыбку – значит, сейчас будет очередная лекция.
- Может, приберешься у себя хотя бы сегодня? – даже не повернув головы, неожиданно роняет она. – Не каждый день у тебя бывают гости из Капитолия.
Усмехаюсь. Да уж точно не каждый. Всего раз в году. Старая привычка – Жатва…
- Вчера прибрался. Пит помог.
Китнисс смотрит на мужа долгим задумчивым взглядом: где-то далеко, в высоченной траве, блестят его светлые, вечно растрепанные волосы – Пит дурачится с детьми и задорно смеется на всю Луговину этим своим неподражаемым и по-прежнему мальчишеским смехом.
- Знаешь, мне кажется, я все еще не заслужила его.
Понимающе киваю. Неважно, сколько минуло лет – мы оба его не заслужили.
- В котором часу паровоз? – словно между делом спрашивает она.
Вопрос риторический – Китнисс отлично известно железнодорожное расписание. Ей просто нужен мой ответ.
- Как обычно, в восемь, солнышко.
Завтра утром капитолийский экспресс привезет в Двенадцатый особенного гостя… гостью. У нее все такие же дикие и модные наряды, а парик в этот раз, вероятно, будет ярко-сиреневым – она говорила что-то подобное вчера по телефону. За двадцать лет мисс Эффи-Вселенская-Глупость трижды побывала замужем и сделала в Капитолии хорошую карьеру. «Представителя по связям с общественностью» - так теперь называется ее должность – на вокзале встретит сам мэр и еще несколько уполномоченных лиц. Вместе с ней приедет куча коробок – она свято убеждена, что не имеет права появиться в гостях у своих бывших подопечных без сумасшедших по размаху подарков.
- Опять по делам? – проигнорировав мое шутливое обращение, деланно-безразлично роняет Китнисс, все еще не глядя на меня. Никаких имен - но мы оба знаем, о ком идет речь.
Я коротко киваю.
- Они будут таскать ее повсюду, отчитываться о проведенной за минувший год работе по восстановлению инфраструктуры города… вероятно, даже закатят официальный скучный обед с четырьмя переменами горячего, - нехотя пересказываю ей завтрашнюю обязательную программу. Теперь кивает она.
Прячу кривую усмешку – старый дурак, кого я пытаюсь обмануть?
Весь дистрикт давно уже знает, что каждый год, в день Жатвы, она приезжает ко мне. И потому обход города будет быстрым и поверхностным, обед отложится до следующего раза, и уже к полудню она окажется на крыльце моего дома в Деревне Победителей – и опять растерянно посмотрит мне в глаза своими невозможными синими глазами. Как в тот далекий первый раз... У нас собственный, до банального избитый, но священный ритуал: сначала я сниму с ее уставшей головы очередной дурацкий парик, потом заставлю ее умыться, чтобы убрать весь этот кошмарный столичный макияж. Достану из шкафа одну из своих новых рубашек – ей нравится ходить в них, да и в таком виде никто и никогда не признает в моей загадочной гостье широко известную капитолийскую неженку. Впрочем, ей нечего опасаться - по неведомой мне причине папарацци давно уже оставили нас в покое. Потом мы будем долго и натужно разговаривать о каких-то незначащих вещах, сидя на веранде на привезенном ею же лет пять назад плетеном диване. И, потягивая из пузатого коротконогого бокала ароматный капитолийский коньяк и перебирая мои изрядно поседевшие волосы, эта странная женщина, наконец-то, позволит себе расслабиться и снова станет настоящей…
- Опять на один день? – нарушает мои мысли тихий задумчивый голос Китнисс. Молча утвердительно киваю. На один день – и на одну ночь.
И неважно, что случится ночью – но утром она снова начнет эффектно топать ногами и громко браниться, что вот-вот опоздает на поезд, хотя до отправления будет еще несколько часов. И мне снова придется сдерживать свой длинный болтливый язык: каждый раз боюсь ляпнуть в сердцах какую-нибудь глупость, потому что где-то глубоко в душе опасаюсь, что однажды она не на шутку рассердится и больше не вернется.
Но, видимо, у нее давно выработался стойкий иммунитет к моим словесным гадостям.
Потому что, что бы я ни говорил, она снова и снова возвращается.
- Опять позволишь ей уехать? – то ли усмехается, то ли сочувствует моя соседка. Что мне ответить ей?
У каждого из нас есть свои демоны – и иногда они оказываются сильнее…
Эффи… нет, она не демон – она спасение. За последние годы я кое-что понял: пока эта невозможная капитолийская женщина держит в своих мягких руках мою глупую голову, я забываю о том, кто я и где я. Забываю о погибших близких, о Голодных Играх, о революции, о войне, о времени, потраченном впустую. И только их никак не могу забыть - моих персональных демонов. Последние двадцать лет у них зеленые с золотыми искрами глаза Цинны, светлые волосы Примроуз Эвердин, ироничная белоснежная улыбка Финника Одэйра, несносный характер Рубаки, изящные пальцы безгласой Лавинии и всезнающий взгляд Порции.
И даже Эффи не может избавить меня от них – они гораздо сильнее нас обоих.
А потому я не могу позволить себе остаться с ней… но и отпустить ее я тоже не могу. Да и она меня не отпустит, ведь я должен ей ее жизнь – и я вряд ли когда-нибудь смогу заплатить эту цену.
Китнисс выжидающе молчит, но она прекрасно знает, что я отвечу.
- Пит захочет проводить ее… как обычно, без посторонних, - после минутной паузы роняет она. Ее уверенные слова вызывают во мне снисходительную улыбку. Ох уж мне эти Мелларки!
Похоже, из нас троих Пит лучше всех понимает эту странную женщину. Он знает, что она ненавидит пышные проводы – ей достаточно нас, победителей из угольного дистрикта. И она всегда широко улыбается – хотя я отлично вижу, каких усилий стоит ей ее фирменная капитолийская улыбка, - потом мягко приобнимает Пита, кивает Китнисс и роняет какую-то шутку для малышей, с умным видом обещая приехать через год с новыми подарками.
И коротко пожимает мою предательски взмокшую ладонь.
И каждый раз, показательно-шумно прощаясь, я клятвенно обещаю, что в следующем году уж точно не позволю ей приехать – но все мы знаем, что я снова и снова лгу и ей, и самому себе. И каждый раз, усаживая ее в шикарный вагон столичного экспресса и провожая удаляющийся поезд голодным и растерянным взглядом, я год за годом продолжаю убеждать себя, что вовсе не собираюсь с ней связываться – но тем не менее вот уже почти тридцать лет, как я связан с ней намертво и бесповоротно. И Китнисс, и Пит – они лишь выразительно молчат в ответ на мои жалкие попытки оправдаться и спрятаться от них. Черт подери, они же должны меня слушаться – в конце концов, спустя столько лет они все еще мои подопечные!
Они по-прежнему мои трибуты.
А я все еще ментор Двенадцатого дистрикта.
- Китнисс! – прерывая мои горькие раздумья, зовет откуда-то издалека Пит и, широко улыбаясь, призывно машет рукой, на которой повис Мелларк-младший.
Их сын. Почти что мой внук.
Китнисс тяжело вздыхает и сокрушенно качает головой.
- Тебе не кажется, что вы ведете себя, как младенцы? Вам же давно не шестнадцать, – порывисто поднимаясь на ноги, она сердито оборачивается, заслоняя собою солнце. - Сколько еще вы собираетесь морочить друг другу голову? Не слишком ли высока цена?
Вскидываю колючий прищуренный взгляд. Солнечные лучи обрамляют ее силуэт, и на мгновение мне кажется, будто вся она светится. Мерцает. Горит.
Спустя столько лет она все еще Огненная Китнисс.
Я могу привести десятки и сотни трусливых доводов в свое оправдание. Но я понимаю, что она права – и я не оправдываюсь.
Ладонью прикрываясь от света и горько снисходительно усмехаясь, я отвожу взгляд от своей сероглазой совести. Китнисс не Пит, она прекрасно понимает: спустя все эти годы я по-прежнему притворяюсь.
- Ей-богу, просто детские игры! – так и не дождавшись ответа, сердито фыркает она и, вздохнув, натягивает счастливую улыбку и оборачивается на оклик мужа.
Я смотрю на ее удаляющуюся спину. Детские игры? Пусть так. Это не страшно.
Потому что бывают игры и пострашнее.

@темы: ФБ2013, Голодные игры, 2й уровень

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

--- Он помнит ---

На экране горит заставка Голодных Игр, в ушах заезженной пластинкой скрипит голос Кориолана Сноу: «Дабы напомнить повстанцам, что даже самые сильные среди них не преодолеют мощь Капитолия, в этот раз Жатва проводится среди уже существующих победителей».
Его лишают последнего – ведь у него таких всего двое.
Один из них входит без стука - открывает дверь и молча проходит на кухню. Небесно-голубой взгляд бежит по привычно грязному столу и спотыкается на смутно знакомых железках. Игнорируя гостя, он наугад выуживает из горстки первую, подносит к обманчиво сухим глазам.
Сколько бы ни минуло лет, он помнит каждую. И каждого.
- Уоррен, Патрик, пятнадцать, - губы кривятся в безумной улыбке. - Единственный сын аптекаря… у них с женой лет десять детей не было. Шестьдесят вторые Игры. Сутки на Арене.
Подняв стакан дрогнувшей рукой, он чокается с невидимым собутыльником и залпом глотает выпивку. Одно короткое движение - и радиомаячок некоего Патрика Уоррена звякает о стенку стоящего в углу мусорного ведра.
Пальцы с нежностью гладят медицинскую сталь следующей железки.
- Мэйси, Олив, четырнадцать, - голос дрожит то ли от ярости, то ли от боли. - Семидесятые, три часа на Арене… старик Мэйси пережил дочь на две недели…
Дзы-ы-ынь! Еще одна чья-то жизнь отправляется в мусорку.
В голубых глазах напротив мелькают первые живые эмоции.
- Перестань, - еле слышно просит их обладатель. – Я только хотел сказать…
- Картрайт, Адам… не те Картрайты, - не слыша просьб, он делает очередной глоток, упрямо продолжая перебирать маячки. – Шестнадцать… сутки…
Язык его уже заплетается, слова переходят в бессвязное мычание, но он все говорит и говорит, называя имена, цифры и даты, поминая каждого погибшего подопечного и за каждого поднимая выпивку. Бездушно-одинаковые и одновременно такие разные, железки бряцают о стенку ведра, попадая или не попадая внутрь… пока на столе не остается всего два маячка.
Он заставляет себя взять один из них.
- Мелларк, Пит, шестнадцать… - голос его дрожит и срывается. Уронив железку на пол, он судорожно впивается в лицо скрюченными пальцами - наружу, продираясь сквозь кровавую пелену в глазах, кромсая в клочья его хваленую менторскую стойкость, рвутся почти звериные рыдания.
- Я еще здесь, - неожиданно с горькой улыбкой отзывается его голубоглазый гость и тянется к последнему маячку на столе. – И она тоже еще здесь.
Он отчаянно мотает головой, отгоняя сочувствие. Он уже ничего не соображает и не видит – лишь на стенах вокруг пляшут и кривляются демоны, один уродливее другого, а из темной, разверзшейся пустоты внутри него лезут длинные липкие щупальца безумия, до дури похожие на его собственные кишки... пройдет тысяча лет, но он все равно будет помнить, как держал их в руках - и молился, и просил у того, в кого никогда не верил, только выжить… выжить любой ценой!
- Убирайся... убирайся к дьяволу, мальчишка! - рычит он, вскидывая остекленевшие, налитые кровью глаза.
Твердо глядя на него, непрошеный гость отрицательно качает головой, и этот жест становится последней каплей: отшвырнув стул, он вскакивает на ноги, покачивается… хватается за столешницу, за нож… его не на шутку штормит… Мальчишка порывисто шагает навстречу, пытаясь помочь, и он хватает подопечного за грудки, намереваясь… что? Вцепиться? Оттолкнуть? Покалечить? Он не понимает, что делает… в таком состоянии он может убить одним ударом – но, забыв про страх, мальчишка перехватывает его кулаки, с неожиданной для пацана силой разжимает их и твердо говорит:
- Она все еще здесь.
И его прорывает… Он столько лет пил, бранился, ненавидел, оскорблял, дрался, презирал, крушил, насмехался… за все эти годы он лишь не плакал, как плачет сейчас. Не выл, как воет - утробно и надрывно, будто смертельно раненый, загнанный в ловушку зверь, которого выворачивает наизнанку от хлынувшей через край боли. Не давился рыданиями, как давится ими на мальчишеском плече, уже даже не пытаясь скрыть…
Он хотел бы забыть - но он помнит.
- Ничего… сейчас станет легче, - продолжая держать - и держаться за него, шепчет Пит.
- Расскажешь кому - убью, - глухо грозит Хеймитч, порывисто утирая заросшие щеки тыльной стороной ладони.
Никто никогда не видел его слез. И больше никто не увидит.
Это дорога в один конец. Для каждого из них. Ибо даже самые сильные не преодолеют мощь Капитолия.
Третья Квартальная бойня объявляется открытой.

@темы: ФБ2013, Голодные игры, 2й уровень

---

--- ФАНДОМНАЯ БИТВА 2013 ---

Ну, вроде как уже можно...
---

--- Аносмия ---

Маленькая девочка:
- Папа просил передать вам всем, что театр закрывается. Нас всех тошнит!
Даниил Хармс, "Случаи"

Ее мутит с самого утра.

Сперва укачивает в экспрессе - надо же, никогда прежде не укачивало, несмотря на двести миль в час скорости, а тут вдруг… пришлось даже спасаться пилюлями, спасибо собственной предусмотрительности. На площади перед Домом правосудия начинает откровенно тошнить - в Двенадцатом дистрикте жуткая жара, около сотни по Фаренгейту… вы были когда-нибудь в Двенадцатом? Если нет, вам не понять. На огороженном пятачке сто на сто футов - тысяча детишек, от которых несет, как из засорившейся сливной трубы, и это притом, что каждый из них в этот особенный день, хвала правилам, привел себя в порядок! Вокруг них оцепление из миротворцев - мужиков, выряженных в такое пекло по полной форме: шлемы, мундиры, краги и сапоги… один бронежилет чего стоит… представили амбре? Добавьте к этому бесподобному букету запахи метана и сероводорода - горящая на окраине свалка, навоз, тухлые яйца и прочая подобная радость, - которые слабый ветерок доносит со стороны шахт и нищего шахтерского поселка… она вечно забывает его название… здесь не помогут никакие надушенные платки! Но больше всего ее выворачивает от напарника - этого обрюзгшего пропитого алкаша в потертом дедовском костюме, доставшемся ему в наследство наверняка еще с Темных времен... да как он вообще смеет прилюдно распускать руки?! Обоняние всегда было ее слабым местом, а ментор Двенадцатого – настоящая разрывная бомба для ее нежного капитолийского носа: недельной давности рубашка, позавчерашние носки – есть ли они вообще? - и особенный, неповторимый, накопленный за десятки лет дешевый перегар, забивающий все прочие запахи на двадцать шагов вокруг - лучшие ее духи могут только позавидовать такому стойкому шлейфу.

С самого первого дня в сопроводителях Двенадцатого, обливаясь этими духами с ног до головы, она спит и видит себя где-нибудь во Втором или в Четвертом.

Но ей ясно дали понять: не будет победителя – не стоит даже заикаться о переводе.

…

То ли дело Капитолий.

Гостиная на верхнем этаже Тренировочного центра благоухает фруктовым коктейлем из свежих золотистых яблок и сочных слив, приправленных легкими нотами цветов апельсина. Благодарение небесам! - в какой-то момент мерзкая тошнота отпускает, а далекий угольный дистрикт начинает казаться всего лишь кошмарным сном. Им предстоит первый общий обед, и она нервничает, как школьница на выпускном экзамене - в который раз обходит апартаменты, придирчиво принюхивается, довольно качает головой. Ее носу и самолюбию льстит распознать невесомые оттенки изысканной ванильной орхидеи, богатого букета белых роз, навитого на основу из теплого сандала и ароматного тикового дерева. Это заслуга стилистов – надо же, пара новичков, а выбрали для чумазых подопечных самый дорогой бренд сезона… святая простота - будто розы и орхидеи смогут перебить смрад гнили и сероводорода! Загадочный зеленоглазый Цинна с аристократической легкостью носит терпкий грейпфрут, мяту и красный мандарин в сочетании с едва уловимым теплом белой древесины, ароматом добротно выделанной кожи и амбровой смолы… стильно и дорого, как раз в ее вкусе - она не падка на гламурных юношей, но в этом есть какая-то изюминка. Изящная манерная Порция выглядит еще изящнее в бархатной пудровой дымке из нежных пионов, фрезий и белого мускуса. Сама она предпочитает вечную классику – благородный ирис, пряный жасмин и сладкий иланг-иланг.

Отмытая до зеркального блеска Китнисс пахнет юностью – луговыми травами, вереском и фиалкой, ее светловолосый и неожиданно привлекательный мальчик – корицей, кардамоном и искрами черного перца.

Вваливается Эбернети – и все начинают пахнуть одинаково.
…

Ее трибуты попадают в восьмерку.

Нос чует грядущие перемены – солидные премиальные и долгожданный перевод в куда более приличное место. Она до смерти боится сглазить – и потому стоически держит кислую мину, нагоняя тоску на шумных клубных подружек. Она даже сменила духи: теперь каждое ее утро начинается с верхних нот беспокойства, раскрываясь насыщенными тонами раздражения с устойчивым шлейфом истерики. Она путает лаванду с пачули, зато с легкостью различает тончайшие нюансы паники и лицемерия. Ей приходится вернуться в Двенадцатый ради интервью с близкими полуфиналистов - и там ее накрывает почти нестерпимой вонью: от Примроуз Эвердин разит наивной надеждой, молчаливый светловолосый пекарь смердит глухой безысходностью, а новоявленный кузен Огненной Китнисс источает насыщенно-сочные миазмы презрения и лжи. Кто бы знал, что однажды она будет мечтать о прежних, простых и знакомых запахах гнилых овощей или нестираных сорочек - лишь бы не чувствовать это сбивающее с ног отчаяние! Она проклинает тот день, когда согласилась на испытательный срок в Двенадцатом - лишь бы зацепиться за теплое местечко в шоу-бизнесе, – и обещает себе выбраться из этой клоаки любой ценой.

В ответ на ее тираду Эбернети кривится и в самых изысканных выражениях посылает ее по уже надоевшему за последние годы маршруту – прямо, налево и нахер.

Ей хочется придушить его – чтобы больше не слышать запаха собственной ничтожности.
…

Одиночная камера лишает воли и сил.

Ее губит жадность. И глупость. И заносчивость. И совершенно фантастический гонорар, обещанный за Третьи Юбилейные игры – вчетверо больше обычного. Такой желанный, аромат денег отупляет и лишает бдительности: тяжелое благоухание купюр забивает пронзительно тонкий запах опасности. Еще есть время сбежать, но она бездумно тратит его на салон, шопинг и неуместную благотворительность: диета и программа подготовки для победителей, записи предыдущих Игр, душеспасительные беседы за чашкой ароматного чая… даже омерзительный прежде Эбернети уже не кажется таким омерзительным. Наваждение заканчивается взрывом Арены, ночным арестом и одиночкой с мягкими стенами. Она еще не знает, что вскоре станет бросаться на эти стены, задыхаясь от приступов клаустрофобии, паники и одержимости, что насквозь провоняет животным страхом – тем самым, который так ненавидела в Двенадцатом дистрикте! - и научится отличать соседей по камерам по приторно-соленому запаху крови.

Она готова продать мятежников, душу и даже свой роскошный коллекционный «Герлен» - сандал, цикламен и базилик - за крошечную каплю на запястье, туда, где наливаются синяки от наручников.

Каплю надежды – просить большего у нее не хватает мужества.
…

Капитолий выбрасывает белый флаг.

Она сидит в кресле и сжимает в руках блокнот. Вся сияющая, от металлически-золотого парика до высоченных лакированных каблуков… почти прежняя, почти безупречно-идеальная - за исключением отсутствующего выражения в глазах. Эффи, зовет ее смутно знакомый голос, и она механически поднимается навстречу. Безучастно касается губами чудом уцелевшей щеки - привет, Китнисс, - словно с момента их последней встречи не произошло ничего особенного. На сегодня назначена казнь Сноу, а значит, их ждёт очередной важный-преважный день. Сойке пора привести себя в порядок, пока она проверит остальные приготовления.

На самом деле ей дела нет до последних часов президента, новой лоскутной кожи глупой революционерки, съехавшего с катушек светловолосого мальчика или вечно пьяного ментора. Доктора ставят ей аносмию, но ее нечувствительность относится не только к запахам.

Чем-то приходится жертвовать – зато ее больше никогда не мутит.

@темы: ФБ2013, Голодные игры, 2й уровень

---

Случайно нарвалась в сети....

День рождения - 8 сентября, знак зодиака - Дева.
День стойкого пуриста
Личность тех, кто родился в этот день, отнюдь не легко разгадать. На первый взгляд может показаться, что они вполне сознательно добиваются наведения порядка в делах, касающихся улучшения участи их окружения. Однако это не так. Если они сойдут с правильного пути, то, скорее всего, до последнего будут цепляться за свои заблуждения. И все-таки – завершаются ли их усилия благополучно или нет, вне всякого сомнения, те, кто родился в этот день, сильно влияют на свое окружение. Рожденные 8 сентября часто бывают непонятными, что усугубляется их склонностью к секретности. Но они прекрасные актеры на сцене жизни, способные блистать в различных амплуа, и все же большинство из них предпочитают не разбрасываться. Многие из тех, кто родился в этот день, делят мир на черное и белое и таким образом сильно подвержены воздействию сил добра и зла. Они решительно встают на защиту веры, государства или семьи, если тем угрожает опасность. Но самое смешное, что сами они нередко оказываются главными врагами! Потому исключительно важно, чтобы они потратили время на проверку собственных ценностей. Рожденные 8 сентября часто способны контролировать других благодаря своей мастерской игре и чувству юмора, но также и благодаря своей изрядной серьезности. И в самом деле, их редко кто-то не принимает всерьез. Состоящие из массы запутанных противоречий, они вряд ли очаруют тех, кто с ними связан. Правда, некоторым из них поклоняются, а иные даже способны внушать страх. Иметь таких людей в качестве родителя, супруга или любовника может быть само по себе очень непросто. Они могут быть негибкими, даже тираничными, но в то же время надежными и заслуживающими доверия. Рожденные 8 сентября любят быть во главе своей группы, будь то в личной жизни или в общественной. Политика особенно привлекательна для них, и они обычно проявляют живой интерес к больным вопросам своего времени. Чаще всего они поддерживают сложившийся статус-кво и выступают против любых разрушительных (как они это видят) перемен. С людьми, рожденными в этот день, по существу, нелегко уживаться. Они не зависят от мнения других, но строго придерживаются своего собственного курса, считая его одинаково хорошим для всех.
Совет: Ваши идеи не всегда легки для восприятия. Не стоит навязывать их слишком сильно; пусть другие осмыслят их самостоятельно. Старайтесь сохранять индивидуальность. Опасайтесь тенденции к авторитаризму и равнодушия.
------
Чееееерт... но это же абсолютно я! О_О

@темы: удивилась

---

--- День рождения ментора ---

А подарки все приходят и приходят... )))))

----------
Если бы Хеймитч Эбернати знал или хотя бы догадывался, что ему готовит сегодняшняя ночь, он бы на сон грядущий выпил ведро кофе. Или набрался бы до состояния бревна – бревна снов не видят. В наказание за беспечность ему явился незваный гость: на лазурном берегу, среди морских звезд, чаек и бакланов улыбался во все безупречные тридцать два зуба Финник Одейр.

- С днем рождения, старина, - опередил он ментора, уже открывшего рот, чтоб послать его подальше – хотя дальше-то уже некуда. Не то чтобы он не любил Одейра – просто не выносил, когда к нему являются без приглашения, тем более с того света. – Забыл, наверно, что тебе сегодня исполняется пятьдесят?

- Откуда ты знаешь, когда у меня день рождения, - встревожился Эбернати, - когда я сам его не помню?

- Мы тут все знаем, - загадочно ответил Финник, - и то, что человек забыл, и то, что он хотел бы забыть…

Хеймитч сообразил, что да, сверху видно все, поэтому лучше сразу сдаться.

- Ну и на кой он мне? – буркнул он, смиряясь с неизбежным. – Что с ним делать?

- Да так, ничего, - пожал призрачными плечами Одейр. – Считай, что это я тебя так предупредил.

- Вдову свою поучи щи варить, - неуверенно огрызнулся Хеймитч. В вещие сны он не верил, но некоторый дискомфорт ощущал.

- За Энни не беспокойся, - еще шире улыбнулся Финник, - для меня семья прежде всего. Вот только сегодня к тебе зашел – в виде исключения и по старой дружбе. Так что будь готов, и не говори, что тебя не предупреждали.

Хеймитч потребовал объяснений, но картина смешалась, Одейр исчез, а вместо человеческой речи раздался голодный гогот.

Ментор тяжело встал с кровати, вспомнил по списку всех чертей и поплелся кормить своих домашних любимцев. Их было всего двое – серый и белый - но им удавалось держать в страхе весь город. Завидев их, кошки взлетали на деревья, прочая живность перебегала на другую сторону улицы, а люди хватали вилы, грабли и другой грозный сельхозинвентарь. Ходили слухи, что это не совсем гуси. Перья, мол, у них так, для камуфляжа, а крылья на самом деле кожистые и перепончатые, да еще и клювы с зубами. Конечно же, слухи распускали пострадавшие, чтоб драпать от гусей было не так позорно, но даже хозяин, которого эти милые птички пока не трогали, признавал, что нет дыма без огня.

Не успел Хеймитч насыпать корма в гусиное корыто, как к нему громко и требовательно постучались. Он пошел отпирать, на всякий случай прихватив кочергу – вдруг это не жалобщики на гусей, а кое-кто похлеще. Но это была Китнисс в беличьей шубке, накинутой на розовое платье с оборочками. «Не к добру эти оборочки, - подумалось ментору, - ох, не к добру»…

Тут же откуда-то явственно послышалось хихиканье. Вспомнив сказку о Щелкунчике, Хеймитч схватил башмак и с силой швырнул в угол. На секунду хихиканье прекратилось, потом возобновилось - из другого угла.

- Какие-то проблемы? – поинтересовалась Китнисс, наблюдая, как башмак пересчитывает углы. – Да, кстати, с днем рождения.

- Солнышко, если хочешь сделать мне подарок, убей эту крысу, - попросил ментор, целясь куда-то под потолок, - никакого спасу от нее нет…

- А что она делает? – лениво спросила отошедшая от дел Китнисс. – Тапки грызет или колбасу ворует?

- Хихикает, - пожаловался Хеймитч. – Лучше бы колбасу воровала.

- Пит не одобрит, – категорично ответила миссис Мелларк. – Он наверняка скажет, что ради праздника крысе полагается амнистия.

Хеймитч хотел поспорить, но тут дверь распахнулась, и в дом без стука влетел следующий гость – вернее, гостья – в чернильно-фиолетовом парике:

- Боже мой, Хеймитч, как я по тебе соскучилась! – Эффи Бряк повисла на шее остолбеневшего ментора и нанесла ему серию громких поцелуев. – Надо же, тут ничего не изменилось… - она с умилением оглядывала клочья паутины, рваные календари и консервные банки и прочее добро, накопившееся за десять лет, - и ты в этих антисанитарных условиях дожил до пятидесяти… а я, признаться, не надеялась, уже черный парик приготовила! Здравствуй, Китнисс! – наконец-то узнала она изрядно раздобревшую на сырных булочках миссис Мелларк. – Чудесно выглядишь! А где Пит? С ним все в порядке?

- Вот он идет. – Услышав шаги на крыльце, Китнисс раскрыла дверь пошире. В дверном проеме показался торт на двух ногах и прошествовал в гостиную.

- Очаровательно! – всплеснула руками Эффи. – Я всегда говорила, что твоему таланту не место в этой дыре! Пит, послушай меня, переезжай в Капитолий!

- Залепить бы тебе этим тортом в морду, - высказал ментор сокровенное желание, - как в старых фильмах… ну да ладно, если даже крысе в праздник вышла амнистия, то тебе и подавно. Прошу всех к столу.

На столе, освобожденном от пустых бутылок и мусора, уже была постелена ярко-розовая скатерть и расставлена чистая посуда – соседи позаботились. Середину стола оккупировал огромный трехэтажный торт, весь в кремовых одуванчиках и тигровых лилиях. Эффи, сменившая дорожный фиолетовый парик на праздничный розовый, расставляла вокруг него капитолийские гостинцы из необъятного чемодана на колесах. Словом, картина была самая благостная – если, конечно, Одейр имел в виду именно визит Эффи, а не что-то еще.

Не успели они сесть за стол, как зазвонил телефон. На проводе был Капитолий.

- Поздравляю, старина! – раздался в трубке бодрый голос министра пропаганды Плутарха Хэвенсби. – У меня для тебя целых два подарочка – все-таки юбилей, хо-хо-хо! – Ментор всегда считал, что ничего хорошего из Капитолия ждать не стоит – пример сидел за его столом в розовом парике. – Во-первых, в честь тебя назван новый сорт виски – Эффи привезла целый ящик! Во-вторых, твой любимый бар «Пьяный крокодил» теперь переименован в «Эбернати» - у входа висит мемориальная доска, а над стойкой твой портрет! Если приедешь, тебе там нальют бесплатно! Хо-хо-хо! Извини, дела, - и министр отключился.

И в самом деле, на столе стояли бутылки с какой-то жуткой пьяной рожей на этикетке. «Ну, если Одейр имел в виду этот подарочек, - приободрился ментор, - то как-нибудь переживу».

Едва новый сорт виски, благоухающий Капитолием, был разлит по стаканам, в дверь снова постучали – сильно, но вежливо.

На пороге стояли два странных типа: молодые, но бородатые, к тому же по-чудному одетые, один блондин, другой брюнет. Войдя в прихожую, они что-то гаркнули хором – разобрать удалось только конец фразы: «К вашим услугам».

- Дядюшка… то есть Его Величество Король-под-Горой шлет вам свои поздравления, - они втащили в прихожую бочонок и ящик. – В бочонке эреборское пиво, а в ящике подарок и письмо.

Загадочные посетители откланялись и уже хотели скрыться, но это им удалось не раньше, чем Пит заставил их съесть по огромному куску торта, а третий кусище завернул с собой – для Его Величества.

Эффи попробовала было сунуть свой любопытный нос, но Хеймитч поскорей намешал ей виски с эреборским пивом и провозгласил тост за дам, а сам, пока она не опомнилась, уединился в кладовой с довольно увесистым подарочком.

В ящике лежали доспехи великолепной гномьей работы с клеймом в виде перечеркнутой, как на дорожном знаке, огнедышащей драконьей морды. Ментор заскреб в затылке: с одной стороны, трудно было себе представить вещи, менее уместные в Двенадцатом дистрикте, а с другой – Его Величество никогда и ничего не делал зря.

«Друг мой, - писал Король-под-Горой, - я увидел вещий сон, который меня встревожил. Не хотелось бы, чтоб мой подарок тебе пригодился, но я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, когда ты его получишь. С надеждой на лучшее шлю тебе бочонок нашего фирменного пива «Торин» - оно куда приятнее, чем ваша косорыловка. Всех тебе благ и долгих лет жизни. Обнимаю, Торин, сын Трейна».

Какого бы неважного мнения ни был Его Величество о местных напитках, ментор ощутил острое желание накатить как следует. Унять его тревогу могла только смесь виски «Эбернати» с пивом «Торин», причем в равных долях. Интересно, кто приснился Его Величеству – Одейра он бы и слушать не стал…

До позднего вечера гости выпивали и закусывали, мешая торт с квашеной капустой, а виски с пивом. Наконец Эффи Бряк, уронив парик под стол, заявила, что негоже молодой одинокой леди ночевать наедине с интересным мужчиной, и молодые понесли ее к себе, несмотря на то, что она отчаянно брыкалась.

Как только ментор собрался поразмышлять в тишине и одиночестве, его дверь снова выдержала серию ударов - не иначе Эффи вернулась за париком. Но это оказалась не Эффи.

- Мистер Эбернати? – на пороге стояли трое здоровенных солдат. Хеймитч моментально протрезвел, как от нашатыря. – Ребята, заноси.

Ребята, не особо церемонясь, втащили и брякнули об пол немаленький сундук.

- От капитана? – мрачно осведомился ментор со стремительно умирающей надеждой на спасительное «нет».

- С вашего разрешения я ему позвоню. – Солдат, которому было плевать на все разрешения, кроме командирского, протопал к телефону и бодро отчитался, после чего передал трубку хозяину дома. – Капитан хочет побеседовать с вами лично. – Откозыряв, солдаты деликатно вышли за дверь.

- Говорят, тебе сегодня пятьдесят стукнуло, - загрохотал в трубке знакомый до зубовного скрежета командирский голос. – Мои поздравления!

Да, это был капитан, с которым еще во времена его сержантской юности было пережито немало интересного. Кажется, они спасали мир – ментор точно не помнил, но было весело. Как бы там ни было, с той поры он был рад капитану примерно так же, как прострелу в пояснице, эпидемии гриппа или перебоям с выпивкой, и имел на это все основания.

- Иди к черту, Хоторн, - пробормотал ментор в сторону, - то есть, конечно, спасибо, Гейл! – поправился он в трубку. - Что за огромный подарок ты мне прислал?

- Подарок в ящике, - умерил Гейл его аппетиты, - а в сундуке государственное дело. Открывай.

Поминая родословную Хоторна до седьмого колена, Хеймитч сбил печать и поднял тяжелую окованную крышку. В сундуке, обложенные подушками, лежали три большущих яйца. Яичницей из них можно было бы накормить целый дистрикт. Но в пищу они явно не годились – к тому же рука не поднималась разбивать такую красоту. Одно темно-зеленое с золотыми искорками, другое цвета белого золота с тонкими красными полосками, а третье… Третье чернело, как ночная гроза над пожарищем - на нем вспыхивали то алые, то белые сполохи.

- Это твоим гусям, пусть высиживают, - вернул ментора к реальности командирский голос.

Когда-то молодой сержант Гейл Хоторн точно таким же образом подбросил ментору этих самых гусей. Позвонил в дверь, сунул коробку в руки – ты, мол, ментор, вот и воспитывай, - и исчез, только пыль столбом. Хеймитч, не имеющий никакого представления о птицеводстве, пустил воспитание на самотек, радуясь, что гуси сами в состоянии о себе позаботиться, и не заметил, как нелепые птенцы – один серый, другой белый - вымахали в опасных тварей, от которых черта с два избавишься. Интересно, в какой лаборатории Хоторн их добыл: это были натуральные переродки, с зубастыми клювами и кожистыми крыльями – народная молва не врала.

- Знаешь, Гейл, я давно хотел тебя спросить, - решил ментор наконец объясниться, - на кой хрен мне сдались эти твои гуси? Мало мне было возни… сам знаешь с кем? А теперь еще и яйца какие-то государственные!

- Хорошо, я тебе расскажу, - согласился Хоторн. - Ты никогда не задумывался, что не так с нашей Кискисс?

- Да с ней много чего не так, - не понял Хеймитч, - но где гуси и где наше солнышко?

- Ну, к примеру, почему она именно Огненная Китнисс, а не какая-то там еще? Не надо мне про костюмы - к ней прилипло, а к Питу нет! А теперь вспомни-ка ее маму…

- Ты еще бабушку вспомни, - проворчал ментор.- Ну, красивая была… серебристые такие волосы, глаза фиалковые… да и сейчас еще ничего…

- Да ты поэт, - хмыкнули в трубку. – А фамилию девичью не припоминаешь?

- Ну ты и спросил… Тар… Гар… - ментор с досадой сплюнул, - хорошо, что поменяла, а то хрен выговоришь.

- Вот видишь, как все сходится! - довольно захохотал капитан. – Сам понимаешь, кроме тебя, я эти яйца доверить никому не смогу. Дело-то государственное. – И добавил после паузы: - Зима близко.

- Без тебя знаю, - буркнул так ничего и не понявший ментор, – ноябрь на дворе.

- Ничего ты не знаешь, Хеймитч Эбернати… - загадочно произнес Хоторн.

- Ну да, где уж мне, - ментор постарался вложить в свой ответ все ехидство, что не успел израсходовать на Эффи. – А ты-то при каких тут делах… государственных?

- При таких, что у дракона три головы, - еще загадочнее сказал капитан. - Да, к слову: если в доме спички кончатся – или там дрова сырые попадутся – ты просто позови гусей и скажи: «Дракарис». Хватит им бездельничать. Повтори – только тихо, а то услышат и сарай спалят.

- Дракарис, - повторил ментор.

- И всегда держи подарок наготове, - предупредил Хоторн. – Ну, всех благ и крепкого здоровья – оно тебе понадобится!

Послышались короткие гудки, переходящие в крысиное хихиканье. Хеймитч нагнулся за башмаком, но вспомнил, что на сегодня крысе объявлена амнистия, и решил подождать до завтра. Он потянулся к спасительной бутылке, но тут его посетила неплохая идея - обратиться за разъяснениями к Одейру, а для этого на ночь лучше не напиваться. Уже отходя ко сну, он решил взглянуть на хоторновский подарочек. В ящике алело чудо пожарной техники - армейский ранцевый огнетушитель. Капитан, как и Его Величество, ненужного не дарил.

Финник не заставил себя долго ждать. Не успел ментор упасть на кровать, как он был уже тут как тут, на том же месте, гораздо более приятном, чем промозглый Двенадцатый.

- Послушай, Финник, - вцепился в него Хеймитч, - какого черта происходит?

- Зима близко, - туманно объяснил Одейр, ныряя в теплые морские волны.

- Хорошо тут у вас, – позавидовал ментор, - никакой зимы нет.

- Неплохо, - согласился Одейр, - но чтоб ты сюда не очень спешил, я тебя сейчас от пьянства закодирую. Пока на год, а там видно будет. Проснешься трезвенником - считай, что это мой тебе подарочек. Да, еще: Его Величеству это ваше… государственное дело может не понравиться. Не говори ему. – И, помолчав, добавил: - Я сам расскажу – вот он обрадуется!
Ratta (c)

--------
Спасибо, дорогая Ратта - насмешила и уважила старика! ))))

@темы: подарки ментору

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

--- Миссия выполнима ---

***
- Хару, а ты уверена, что оно сработает?
- Не уверена. Была бы уверена - сдала бы тебя Хозяйке со всеми потрохами, а так еще надеюсь на твое благоразумие.
- Хару, пойми же - может быть, это мой единственный шанс? Ты сама говорила, что эта штука нарушает все законы мироздания, и мироздание в любой момент может… как это?... схлопнуться…
- Это не я говорила, а Инниш, но я с ней комплитли согласна!
- Хорошо, пусть так - но я должна хотя бы попытаться!
- Давай еще скажи что-нибудь вроде «у меня нет выбора, Балин»!
- Ха-а-ару…
- Мда, не думала я, что упрямство сеньора входит в обязательные регалии его оруженосца… а не боишься, как Сэр, получить свою же копию? Что если потом твоя копия так же, как и его, «схлопнется»?
- Пусть так - но лучше уж сделать и потом жалеть, чем струсить и жалеть о несделанном!
- Ладно, Бог с тобой. Но учти - у тебя всего два часа по нашему времени и двое суток там, куда ты собралась.
- Я успею… я очень постараюсь успеть…

***
По лесной шервудской дороге брел одинокий пеший путник. Запыленный широкий плащ, определенно с чужого плеча, спадал с невысокой фигуры тяжелыми складками, лицо скрывал глубоко накинутый на голову капюшон. Из-за спины путника виднелась перекинутая через плечо поклажа: узкий длинный сверток, заботливо укрученный в суровый холст и крест-накрест перевязанный ремнями из сыромятной кожи. Робин со свистом втянул воздух, затаил дыхание и уже натянул тетиву, когда путник внезапно остановился, вскинул голову и прислушался.
- Это ограбление! - иронично раздалось из-под капюшона - за мгновение до фирменного гудовского окрика. - Давайте уже, где вы попрятались?
Робин удивленно вскинул брови. Коротко глянул за соседнее дерево - Мач непонимающе пожал плечами.
Путник раскинул руки, распахивая полы плаща, и медленно повернулся вокруг себя, демонстрируя безжизненному на первый взгляд шервудскому лесу черный кожаный колет, плетеную перевязь через плечо и короткие ножны на поясе.
- Эй, я почти без оружия! - в задорном голосе незнакомца звенела до боли знакомая издевка. - И, увы, совершенно без денег!
- Что же делает безоружный и безденежный смельчак в таком опасном месте, как Шервуд? - не сдержавшись, выкрикнул в ответ Робин, и путник тотчас обернулся на голос.
- Ищет проводника в Ноттингем, Робин из Локсли!
Нет, вы только посмотрите, каков наглец! Не сдержав улыбки, Робин Локсли, опальный граф Хантингдон, медленно опустил лук и шагнул из-за дерева.
- Безрассудство - не лучшая черта, - иронично усмехнулся он, опираясь на ствол плечом.
- Угу, - согласно кивнул незнакомец, - безумству храбрых поем мы песню... плавали, знаем.
- Ты знаешь мое имя, странник, - продолжал Робин, - но так и не назвал нам своего…
- Нам? - из-под капюшона насмешливо фыркнули. - Пока что я вижу тебя одного - или ты теперь «наше сиятельство»?
- Эй, ты, выбирай выражения! - проревел откуда-то слева Маленький Джон.
- Ага, вот и Джон Литтл, - склонив голову на плечо, продолжал усмехаться путник. - Один есть, где же остальные?
Мач возмущенно вытаращил глаза, когда Робин протяжно свистнул, подавая условный знак к общему сбору.
- Но, Робин…!
- Не кипятись, Мач - нас шестеро, а он один, - примирительно шепнул Гуд. - К тому же парень мелковат… как-нибудь управимся.
Безжизненный минуту назад, лес внезапно ожил - из зарослей по другую сторону дороги показалась взъерошенная голова Маленького Джона, следом за ним вынырнул Э’Дэйл.
- Надо же - Алан! - незнакомец приветственно кивнул Э’Дэйлу, будто знал того сотню лет. - Еще здесь или уже здесь?
Алан побледнел и натянуто улыбнулся.
- Ты говоришь загадками, путник, - спускаясь по склону, вступился за Э’Дэйла Робин. - Позволь уточнить, что означают твои слова?
- Не суть, - отмахнулся незнакомец. Обернулся на очередной шорох - следом за Робином из лощинки правее выбирались Уилл и Джак.
- Уильям Скарлетт, София… или все-таки Джак? - озорно рассмеялся путник, заметив, как изумленно вытягиваются их лица. Оглядел компанию - и внезапно севшим голосом бросил: - А Мэриан?
Робин мысленно охнул: черт побери, неужели этот странный тип знает о Мэр?!
- Леди Мэриан Найтон, - сдержанно повторил незнакомец, - где она?
- Мэриан в Ноттингеме, - удивляясь собственной искренности, ответил Робин.
- Найтон-холл?
- Сожжен дотла, - шмыгнул носом Мач, - Гисборн постарался, гад…
Путник с видимым облегчением выдохнул, коротким движением откинул со лба капюшон, и на шервудскую банду уставились насмешливые серые глаза.
- Значит, второй сезон. Хвала тебе, Хару - ты не промахнулась…



***
- Что еще она взяла?
- Только мечи - свой и своего Сэра.
- Лесса, не лги мне! Я понимаю, все вы желаете Гаю Гисборну лучшей участи, но нельзя же вот так беспардонно вмешиваться в то, что уже произошло! Спрашиваю еще раз - что она взяла?
- Кольчугу, мифриловую - она же мелкая, случись что, в обычной быстро выдохнется… и нортовский девятимиллиметровый «глок».
- С ума сошли - оставить Лукаса без табельного оружия?
- Она вернет, через два часа… это Сибириэнн посоветовала...
- И эта с вами?! Да вы сговорились!
- Вот увидишь, Энтвайф - все обойдется…
- Подумать только, поместье превращается в настоящую психушку: одна подменяет сэров, вторая творит не пойми что, третья покрывает их обеих… девочки, вы сведете меня в могилу!
- Ей бы еще немножко твоей энтовской магии, а? Шервуд все-таки лес...
- Сколько можно повторять - энты не деревья! Безумные женщины, Моргот вас возьми! Ох, и получит она у меня, когда вернется… она же вернется?

***
У весело потрескивающего костра собралась вся лесная братия: Мач воодушевленно мешал в котелке очередное варево, Уилл неторопливо начищал топор, чуть поодаль Маленький Джон возился со своей дубиной и то и дело что-то бубнил под нос. Алан держался в тени - его физиономию украшал еще свежий иссиня-желтый синяк. Робин и Джак пристроились рядом, в корнях раскидистого дуба. Перед ними, сняв плащ, перевязь и ножны и скрестив руки на груди, молча стоял давешний путник - уже битый час они пытались вытянуть из него хотя бы слово.
- Говорю тебе, Робин - зря мы привели его сюда, - в очередной раз проворчал со своего места Маленький Джон. - Этот парень - выкормыш шерифа! Посмотри, на нем же гисборновский колет… ладно, почти гисборновский. Тоже, небось, из Черных рыцарей, гаденыш!
- Слышишь его, странник? - пряча улыбку, кивнул в сторону бородача Робин. - Мы пошли тебе навстречу, показались, представились, на свой страх и риск привели тебя в лагерь, но так и не добились в ответ ничего путного - ни имени, ни звания, ни цели следования…
- Я назвал тебе свою цель, Робин из Локсли, - вскинув голову, коротко усмехнулся незнакомец - впервые за последний час. - Замок Ноттингем.
Робин фыркнул.
- И это все? - он притворно тяжело вздохнул. - Мне жаль сообщать вам это, сэр Черный рыцарь, но если вы и дальше будете упорствовать в своем молчании, мне придется применить силу - с вашим собратом у нас разговор короткий.
- Робин Гуд не убивает, - поведя плечами, напомнил ему путник.
- Робин, - осторожно вмешалась Джак, сверкнув глазами-угольками, - эммм… как бы тебе это сказать?... словом, это не сэр - это леди.
Банда встрепенулась: Робин выпучил глаза, Мач уронил половник, Алан вжал голову в плечи, а Маленький Джон в полный голос душевно помянул чью-то мать. Один только Скарлетт, как ни в чем не бывало, продолжал безмятежно полировать широкое лезвие топора.
- Женщина-рыцарь?... Но откуда?... Срань господня!…
- Спасибо, София, - насмешливо кивнул незнакомец… теперь уже незнакомка. - О слепоте местных мужчин кое-где уже ходят легенды: один в упор не видит девушку-сарацинку, другого не смущает грудь Ночного Дозорного… да-да, помню - обоснуй здесь умер в зародыше.
Робин справился с удивлением и пригляделся. Надо же, и в самом деле - сейчас, когда широкий дорожный плащ лежал в сторонке, поверх загадочной поклажи, молчаливый темноволосый путник уже определенно не выглядел мужчиной. По крайней мере, у мужчин не бывает таких выдающихся форм, сказал себе благородный разбойник, внезапно обнаружив перед глазами совершенно недвусмысленные изгибы, обтянутые черным кожаным колетом и узкими шнурованными штанами.
- Ты снова говоришь загадками..., - он запнулся и озадаченно потер заросший подбородок. Выходит, эта странная женщина знала и о Ночном Дозорном? Поэтому она с таким рвением расспрашивала о Мэр? - И все-таки, что ты… что вы, миледи, забыли в Ноттингеме?
- Простите, сэр, - подозрительно знакомо вскинув брови, с безупречно вежливой улыбкой отрезала путница, - я не могу ответить на ваш вопрос.
Робин сердито тряхнул головой. Она еще и упрямится!
- А ваш сверток - что в нем?
- Простите, сэр, - в серых глазах плясала откровенная насмешка, - я не могу ответить на ваш вопрос.
- Миледи, я пытаюсь быть вежливым…!
- Тебе не обязательно знать мое имя и причины моих поступков, Робин из Локсли, - уже без насмешки перебила его незнакомка. - Мне нужен только проводник, ничего более. Я должна передать этот сверток... по назначению. И у меня очень мало времени.



***
- Действительно, что она задумала?
- Она хочет всего лишь вернуть ему меч… меч Гая Третьего.
- Угу, который самый большой… забыла название… Тень, а ты уверена, что это все?
- Она сама мне так сказала.
- Ерунда какая-то…
- Вот именно что ерунда - мне, например, она сказала, что хочет просто попрощаться. Вот объясни мне, Алена, зачем прощаться, когда есть материализатор?
- Уф… думаю, после ее выходки Хозяйка пустит его в утиль или запрет в швейцарский банк - говорят, там самые надежные сейфы.
- А пистолет ей зачем? И кольчуга? Тоже просто прощаться?... Лесса?
- А я почем знаю? Она попросила - я выдала! За пистолет, между прочим, ругайте Сибириэнн…
- Чуть что, сразу Сибириэнн! Скажите спасибо, что она не поговорила с Викторией - та бы для нее подствольный гранатомет у Портера одолжила!
- Так, дамы, дамы, не ссоримся! Что, Лилит?
- Ох, девочки… а вам не кажется, что наша уважаемая сопалатница нас всех надула?

***
В северной башне ноттингемского замка было сыро и холодно. Помощник шерифа сэр Гай Гисборн редко поднимался сюда даже в погожие солнечные деньки, а осенью и подавно старался обходить северный донжон стороной: промозглые осенние сквозняки играли в догонялки на каменных плитах пола и только и ждали повода, чтобы забраться случайным посетителям под одежду. Гай и сегодня прошел бы мимо, если бы не утреннее происшествие на площади. Проклятье, он снова упустил Гуда... зато практически без усилий сцапал одного из его дружков. Правда, гудовский дружок внезапно оказался женщиной - и чем больше Гай смотрел на нее, тем больше женщина эта казалась ему смутно знакомой. Где-то он уже видел и ее темные волосы, и ее серые глаза, и кожаный колет с перевязью, принятые в его ордене. Женщина-рыцарь, надо же! Он даже подумал было разместить ее в одной из гостевых комнат замка - назло Мэриан Найтон, этому вселенскому злу в юбке, - но представил неизбежное объяснение с шерифом и предпочел башню.
В самом деле, не запирать же ее было в подвале...
В бойницах протяжно завыл ветер, и, встряхнувшись, сэр рыцарь зябко повел плечами. Уже который раз за день его посетила мысль, что неплохо было бы сменить гардероб. Проклятый орденский протокол! Дважды проклятая черная кожа - летом она накалялась, превращая его в ходячую жаровню, а зимой замерзала, колела и трескалась на морозе! Впрочем, по странному стечению обстоятельств зим в этих краях сэр Гай не помнил напрочь.
Он нарочито громко позвенел ключами и, натянув, по его мнению, самую омерзительную из своих ухмылок, преувеличенно шумно отпер и распахнул дверь. Пленница - несмотря на рыцарский статус, не пожелавшая назвать себя незнакомка все-таки оставалась пленницей - обнаружилась в самом углу комнаты: укутавшись в милостиво оставленный ей плащ, она сидела на жесткой деревянной койке без матраса, поджав ноги и прислонившись спиной к сырой стене. На мгновение сэру Гаю захотелось предостеречь ее от подобного легкомыслия - ноттингемские стены были чреваты радикулитом и прочими неприятностями, - но он тут же одернул себя. Дьявол, что еще за благотворительность? Вспомни, Гай Гисборн: женщины - коварные существа! Мало тебе было оплеухи, полученной третьего дня от Мэриан Найтон?
- Миледи, - войдя внутрь, он замер напротив узницы и, надменно качнув головой, грозно скрестил руки на груди.
- Ыыыыыы… были бы здесь наши фиалки - выпали бы в свун…, - прикрыв глаза рукой, притворно застонала незнакомка. Сэр Гай понял ровно половину, но не подал виду - негоже было помощнику шерифа выставлять себя невеждой.
- Шериф еще не в курсе вашего пребывания здесь, миледи, - наигранно лениво начал он, не сводя с узницы цепкого взгляда. Одно упоминание Вейзи неизменно наводило ужас на всю округу, но на его удивление узница не выказала страха - лишь смиренно качнула темноволосой головой.
- Благодарю вас, сэр Гай - я не сомневалась в вашем здравомыслии и гостеприимстве.
- Правда? - сбитый с толку, сэр вопросительно изогнул брови. Надо же, впервые в жизни кто-то обвинял его в гостеприимстве!
- Могу я задать вопрос? - тем временем продолжала незнакомка. Приняв гордый вид, он снисходительно кивнул, позволяя ей говорить.
- Мое оружие и мои вещи - где они и что с ними?
Сэр Гай скривился. Разумеется, он ожидал подобных расспросов, но несколько позже...
- Я… вынужден был изъять ваш меч в оружейный арсенал шерифа, - после небольшой заминки проворчал он. - Там же и ваш сверток… временно, на хранении.
Узница заметила его замешательство, и в серых глазах ее вспыхнули искры.
- У меня есть к вам другое предложение, сэр рыцарь. Поскольку вы утверждаете, что шериф еще не в курсе, то почему бы вам, в таком случае, не оставить этот сверток себе?



***
- Что значит «мироздание схлопнется»?! Как это?... Эй, мы так не договаривались!
- Инниш, а вот с этого места поподробнее!
- Куда уж подробнее - физику все в школе изучали?
- А какое отношение физика имеет к Гаю Гисборну?!
- Такое же, как и ко всякому одушевленному существу.
- Так, ты нас не путай! Одушевленные - это мы тут, а они там…
- … и они там тоже одушевленные - только в другом «там».
- И что теперь?!
- Было три Сэра - останется один. Как и должно быть.
- Признавайся - это ты ее подбила?!
- Нет, она сама так решила… да и не знаю я толком, что она решила - просто попросила меня часика через полтора подкрутить настройки!
- Хару, не пускай ее к материализатору!!!... Черти что творится!... Произвол!...
- Если вы не пустите меня, она не сможет вернуться…
- …нет уж, дудки, я ее там не оставлю! Хитренькая какая! Иди и крути, что надо, в этой железяке!... Энтвайф, где Энтвайф?... Ууухх, ну, пусть она только объявится!...

***
- Мы бросили ее, Робин! Беззащитную женщину! – гулким эхом катился по лесу густой бас Маленького Джона. - И кто мы после этого?! Благородные разбойники?!
Сидевший на излюбленном месте у дуба, благородный разбойник Робин по прозвищу Гуд обреченно вздохнул и закрыл рукой лицо. Ну что за странные люди! Еще вчера вечером его соратники дружно возмущались «неразумному» решению главаря приютить таинственную незнакомку - а сегодня так же дружно защищают ее, обвиняя его во всех грехах!
- Джон, ты забыл? - примирительно начал он. - Леди сама хотела попасть в Ноттингем. Мы довели ее до площади, как и было уговорено…
- …ага, и бросили в лапы этому шерифскому отродью! - возмущенно тряхнув неизменным половником, отозвался вместо Джона Мач. Робин выдохнул и досадливо поморщился - да, сдавать упрямую леди в руки Гисборна в их уговор не входило.
- Ты сам видел - она даже не сопротивлялась, - попытался возразить он.
- Конечно, куда уж ей было сопротивляться, - сдержанно заметил Скарлетт, - она этому мерзавцу до подбородка не достанет, даже в прыжке - она же не Ночной Дозорный...
- А что Ночной Дозорный?
Банда дружно обернулась на знакомый голос.
- Мэриан! - Робин порывисто поднялся навстречу возлюбленной. - За тобой следят - как же ты выбралась из замка?
- Как-как - села на лошадь и приехала, - шагнув из зарослей, удивленно дернула плечиком леди. - Да и некому следить: шериф заперся у себя и строит очередные козни, Гисборн тоже весь день где-то пропадает…
- Во-о-о-от! - стукнув оземь дубиной, встрепенулся Маленький Джон. Робин сделал предостерегающий жест.
- Погоди, - он обернулся к Мэриан и просительно взял ее за руки. - Мэр, ты сможешь нам помочь?
- Нас волнует судьба одной леди!... Она остановилась в замке!... Сегодня утром, по нашей вине!... - наперебой зашумели разбойники. Мэриан изумленно распахнула глаза.
- Что-о-о? Мало вам, значит, было Давины? - подбоченившись, грозно насупилась она. - Что еще за леди в замке? Я - единственная женщина в Ноттингеме!
- Увы, уже не единственная, - Робин виновато опустил голову и в двух словах пересказал ей утреннее происшествие. Когда он закончил свой рассказ, щеки леди Найтон пылали не хуже спелых помидоров.
- Гисборн держит в замке женщину? Леди?! Вы уверены?
- Уверены!... Конечно, уверены!... - дружно закивали разбойники.
- Как это… но я же…, - Мэриан зарделась еще больше и гневно вспыхнула. - Но это же просто возмутительно! Как вы могли оставить ее - да еще и Гисборну?!
- А я тебе что говорю, Робин! - пнув главаря в бок, оживился Маленький Джон. - Вот и леди со мной согласна!
- А кто это накануне обзывал ее выкормышем Вейзи? - ехидно огрызнулся Робин. Джон сник и виновато почесал всклокоченную голову.
- Было дело, - и тут же твердо отрезал, - но прошло!
- Правда, Робин, - осторожно вмешалась Джак, - мы не можем оставить ее там. Ты же сам знаешь: если помощник шерифа и проявит милосердие к даме, - леди Мэриан недовольно поджала губы, - то сам шериф уж точно не станет церемониться с человеком, не желающим назвать свое имя - пусть даже человек этот леди и леди-рыцарь.
- И не забывайте, - неожиданно подал голос молчавший до сей поры Алан, - она знает все обо всех нас, даже о Ночном Дозорном - а Гисборн, уж поверьте мне, умеет развязывать любые языки…



***
- Так, кто может объяснить мне, что здесь происходит? Сибириэнн, Лена, Лесса?
- Ну, последние дни мы вместе пересматривали «Робина Гуда»…
- Это я знаю, весь тред уже в курсе - и?
- …и она вечно твердила про какую-то сторону, куда уходят персонажи оживших историй, чтобы остаться бессмертными - типа Гай как раз из таких героев.
- Да, знаю, слышала о таком - и? Инниш?
- Что сразу Инниш! Я только сказала ей, что не может быть двух или трех Сэров - сэр Гай Гисборн единственный и неповторимый… кхм-кхм!… ну, и так далее в том же духе… и после того, как закончатся все наши тредовские безумства, мироздание схлопнется - и реальным останется лишь один Гай… вопрос только, который.
- Ясно - и?
- …и она почему-то вбила себе в голову, что для этой самой стороны должен остаться Гай Второй - а значит, ее Гаю Третьему придется пройти свой путь до конца.
- И? Она-то причем?
- …а для перехода, куда она там собралась переходить, вроде бы нужен проводник - настоящий, из реального мира, который видит эту чертовщину и верит в нее.
- О, Эру… кто-нибудь из вас пытался остановить ее? Это же не шутки! Одно дело играться в материализацию с вымышленными персонажами и совсем другое - Та Сторона!
- Энтвайф, ты же знаешь - когда дело касается обожаемого Сэра, она становится упрямой, аки осел…
- …ага - аки Трандуилов лось!
- Ну-ка, не обижать мне Алешу!... Скажите только одно - кто-нибудь из вас в курсе, КАК ИМЕННО она собралась это сделать?

***
В оружейной замка царил прохладный полумрак. Сэр Гай бесшумно приоткрыл дверь, собственноручно смазанную час назад, и бесцеремонно протолкнул свою спутницу внутрь.
- Ни звука, миледи - или я за себя не ручаюсь! - грозно прошипел он. Безымянная рыцарша молча кивнула и клятвенно положила руку на сердце.
- Зачем мы здесь, сэр рыцарь? - зашептала она одними губами. Сэр рыцарь дернул подбородком. Он и сам не мог понять, зачем, черт подери, рискуя собственной шкурой, привел сюда эту женщину.
- Хочу, чтобы вы лично убедились в сохранности своего свертка, миледи, - сквозь зубы процедил он, - раз уж вы не верите мне на слово!
- О нет, я верю вам, сэр Гай, - в ее шепоте отчетливо слышалась улыбка. - Вы ведь уже заглядывали в него, не правда ли?
Гай вспыхнул. Чертова женщина, откуда она могла знать?! Он действительно заглянул в ее поклажу, еще утром - исключительно по долгу службы, не ради праздного любопытства. Разрезал кожаные ремни, развернул холст, сукно… и не смог отвести глаз. Вот и сейчас сэр рыцарь шагнул к сундуку, открыл крышку и замер в немом восторге. Никогда прежде он не видел ничего подобного: тускло мерцавшее в полумраке оружейной, длинное тонкое лезвие лежавшего в сундуке меча буквально ослепило его.
- Оружие, достойное рыцаря, - задумчиво прошептал он.
- Так и есть, - согласно кивнула незнакомка. - Этот меч принадлежал моему сеньору.
Гай едва поборол соблазн взять это чудо в руки - вместо этого, стянув зубами перчатку, лишь трепетно коснулся клинка ладонью и провел пальцами по непривычно длинному и глубокому долу, таушированному серебром. Простая и прекрасная в своей простоте крестовина, рукоять, оплетенная мягкой выделанной кожей, рассчитанная на полторы, даже на две руки. Тяжелое граненое навершие, дающее мечу идеальный баланс - на ладонь от гарды - и такая же идеальная для его, Гая, шести с гаком футов роста длина клинка. Очевидно, прежний хозяин тоже был рослым детиной - не всякому рыцарю под силу махать тридцатидюймовым «романцем», что уж говорить об этой громадине? Гай потянул из ножен свой «каролинг» - и с горечью уронил его обратно. Что и говорить, рядом с лежавшим перед ним произведением оружейного искусства его собственный меч выглядел просто детской игрушкой!
Не удивительно, что эта маленькая леди хранила его как зеницу ока…
- Я прошу вас принять его, сэр рыцарь, - нарушая его раздумья, прошептала незнакомка. - Поскольку он больше не сможет служить своему прежнему хозяину, предлагаю вам оставить его себе.
- Так-так… и что же вы хотите взамен, миледи? - не в силах отвести глаз от меча, глухо спросил сэр Гай. Мысли о прежнем хозяине вернули его в действительность.
- Только свободу, ничего более, - гордо вскинув голову, ответила пленница.
- А ваш сеньор, - глянув через плечо, нарочито сурово бросил рыцарь, - что с ним сталось?
Серые глаза потухли так же внезапно, как и вспыхнули.
- Это сложно объяснить, - сморщив нос, нехотя начала узница. - Материи, материализаторы… вроде безобидная шалость, а в результате хлоп! - и подарок мироздания... благие намерения, бла-бла-бла, Моргот их возьми…! - смутившись собственных эмоций, она сердито тряхнула головой и сухо подытожила: - Словом, считайте, что его больше нет.
- Он погиб? Пал в бою? - стараясь не выдать внезапного интереса, упрямо допытывался сэр Гай.
- Да, погиб… пал..., - кивнув, послушно повторила за ним узница.
Гай понимающе кивнул. В это смутное время выбор у рыцарей был невелик: либо служить влиятельному лицу, либо сражаться за дело короля. Сам он благоразумно, как ему тогда казалось, выбрал первое - и вот уже который год, стиснув зубы и скрепя сердце, терпел шерифа Ноттингемского. Неизвестный ему рыцарь, судя по всему, предпочел второе - подобно дуракам вроде Локсли поперся следом за своим обожаемым Ричардом и сложил голову в далекой Святой Земле. Гай болезненно поморщился. Глупо - но, как бы ни было горько признать это, такой господин заслуживал верности больше, чем некоторые благоразумные.
- Надеюсь, ваш сеньор был достойным человеком, миледи, - пытаясь изобразить сочувствие, неожиданно для себя самого выдавил он.
- Достойным? - рыцарша вскинула на него колючий выразительный взгляд. - Вряд ли... но это уже неважно. Он жил позорной жизнью, но умер гордым. И свободным.



***
- Хару, а ты уверена, что оно сработает?
- Инниш!!! Да вы, что, реально сговорились?! Я-то откуда знаю? Оно и в первый раз наобум сработало, я только отпрыгнуть успела!
- Но ты же как-то отправила ее туда…
- Ну, я представила, что это типа радиоприемник, выбрала волну подлиннее - XII век, как-никак - и начала крутить вот эту ручку…
- И?
- …и вот на этом делении она сказала - о, стой, вроде здесь. И все.
- И?
- Не икай, не Энтвайф! И все!
- То есть, получается, мне нужно повернуть эту же ручку дальше… а на сколько делений? Где она оказалась?
- Начало второго сезона, точнее не скажу.
- А как попасть в конец?
- Ну, видимо, выкрутить на этой же волне до упора… стоп - ты это серьезно? В конец второго сезона - она сама тебе это сказала? Так вот зачем ей понадобилась кольчуга…

***
Леди Мэриан Найтон не шла – буквально летела по внутренней галерее замка. Рассказ Робина придавал ей сил, а мысли о Гисборне, укрывающем где-то в темницах несчастную пленницу - решимости. Она как раз поравнялась с оружейной, когда ее окликнул незнакомый высокий голос:
- Леди Мэриан! Леди Мэриан!
Она коротко обернулась - из приоткрытой двери на нее смотрели настороженные серые глаза. Безукоризненное женское чутье с первого же взгляда узнало искомую даму.
- Меня прислал Робин Гуд, - шагнув к двери, порывисто зашептала Мэриан. - Вы связаны, миледи? Обездвижены? Ранены?
- Нет, что вы! - в голосе незнакомки мелькнуло неподдельное удивление. - Сэр Гай был так любезен, что даже предложил мне завтрак!
Завтрак? Гисборн?... Леди Найтон поперхнулась словами и изумленно округлила глаза. Придирчиво оглядела таинственный источник робиновых хлопот. Однако… оказывается, сэр Гай не лишен чувства прекрасного…
- Я должна обсудить с вами план побега, - продолжая простреливать взглядом галерею, уже не так воодушевленно прошептала она.
- Но я вовсе не собираюсь бежать, леди Найтон! - с еще большим удивлением прыснула незнакомка. - Впрочем, не желаете ли войти? Разговаривать через дверь, знаете ли, не слишком удобно и благоразумно.
Мэриан раздумывала всего мгновение - и уже через мгновение с готовностью нырнула в приоткрытую дверь.
- Вы безрассудны, миледи, - шутливо упрекнула ее незнакомка. - Так легко верить всем на слово! А если бы за этой дверью вас поджидал помощник шерифа с десятком лучших своих солдат?
- О, Гай - далеко не самое страшное, что есть в этом замке, - нервно усмехнулась леди Найтон. - Особенно если знать, с какой стороны подойти…
- Вот именно, с какой стороны! - неожиданно изменившись в лице, рыкнула на нее узница. - Вы говорите так, словно он ваша вещь, ваша собственность! Прекратите терзать его, леди Найтон! Неужели вы не видите - ваши игры могут дорого вам обойтись!... Что уж греха таить, мне глубоко плевать на вас, миледи - но они могут дорого обойтись ему!
- Вы, что же… любите его?! - изумленно выдохнула Мэриан. Незнакомка сердито дернула подбородком.
- Да… нет… ох, вы слишком молоды, чтобы понять это…, - она умолкла и гневно прищурилась. - Как бы то ни было, никогда - слышите, никогда! - не смейте дразнить его! Что бы вы там себе ни возомнили, учтите: сэр Гай Гисборн не мальчик для битья и не игрушка, которой можно вертеть, как вам того заблагорассудится!
- Вы говорите, как влюбленная женщина, - качая головой, потрясенно прошептала Мэриан. – И ваш избранник - Гай... надо же, кто бы мог подумать…
- Вы, - гордо выпрямилась незнакомка. - Вы, чистая и смелая, взбалмошная и открытая, знающая его лучше других, лучше его самого! Вы та, кто верила ему, даже когда все считали его подлецом, и верила в него, когда остальные отчаялись - вы могли бы подумать, могли бы представить, каково это, любить такого человека!
Мэриан вспыхнула.
- Вы ничего не понимаете…, - сбивчиво начала она.
- Я-то как раз понимаю многое, миледи, - выразительно усмехнулась незнакомка. - Гораздо больше, чем вы думаете. Понимаю, когда сбивается дыхание и дрожат руки. Понимаю, когда говоришь одно, а чувствуешь другое. Понимаю разницу между долгом и страстью… о, я понимаю достаточно! Я верю в ваши высокие идеалы, и я восхищаюсь и вами, и Робином Локсли - но вот в то, что порой «все способы хороши», я, увы, поверить не могу.
- А он… он знает о том, что вы…? - не услышав ни единого ее слова, только и смогла выдавить Мэриан.
- Нет, - коротко отрезала пленница. Помолчала – и уже мягче добавила: - Для него не существует иной женщины, кроме вас, леди Мэр. Прошу вас, не забывайте об этом.
- То есть вы не собираетесь бежать? - совсем уж потерянно пролепетала леди Найтон.
- Нет, миледи, - твердо качнув головой, вежливо улыбнулась незнакомка. - По крайней мере, не сейчас. Я еще должна убедиться, пойдут ли вам на пользу мои слова.
- Значит… тогда я могу идти? – словно нашкодивший ребенок, виновато пробормотала Мэриан. Узница неопределенно повела плечами.
- Как вам будет угодно, миледи.
Едва за леди Найтон закрылась дверь оружейной, как таинственная гостья Ноттингема потянула левый рукав рубашки и оголила тонкое запястье, на котором обнаружились самые обыкновенные механические часы – короткая стрелка замерла на половине восьмого.
- Давай же, Инниш, сейчас... быстрее… - стиснув зубы от страха, словно молитву, отчаянно зашептала она.



***
- Кэт? Ты, у нас!... надо же… какими судьбами?
- Меня позвали - и вот я здесь.
- Погоди - так ты пришла за Гизом?
- Извини…?
- Сэр Гай Гисборн - ты пришла за ним?
- Да, кажется, речь шла об этом человеке.
- Что она пообещала тебе?
- Что и всегда - веру и верность. Нам достаточно и этого.
- Хм, и сказать-то нечего… как поживают твои близкие, Агловаль, Индра, остальные?
- Спасибо, вашими молитвами все в здравии и порядке.
- А другие… у вас же ТАМ есть и другие?
- Ты про Короля-под-горой? Тут такая история… да ладно, неважно. Нет, ВАШЕГО на Той Стороне пока нет, но мы ожидаем его… в ближайшие пару лет.
- А что Гиз? Неужели такой мерзавец, как он, достоин вечности?
- О, Энтвайф, ты же знаешь правила! Дело не в том, мерзавец он или нет - дело в том, что он настоящий. Остальное будет его собственным выбором.

***
Палящее солнце Палестины лишало остатков гордости и разума. Легкие порывы внезапного знойного ветра закручивали в игривые воронки невесомый песок у высохшего колодца и стучались в ставни окрестных домов, будто предупреждая их об опасности. Мэриан, любовь всей его жизни, прекрасная в своем белом платье, прикрывала собой раненого Ричарда Плантагенета и кричала о Гуде, о любви, о браке… и что-то еще, чего Гай уже не мог разобрать - минуту назад безмятежно игривый, песок вокруг внезапно вздыбился, вспыхнул светом и взметнулся в воздух. Он моргнул раз, другой, третий… не может этого быть - прямо перед ним, словно из ниоткуда, возникла ноттингемская незнакомка!
- Прочь с дороги! - уже занеся руку для удара, вне себя от ярости зарычал он. - Прочь, женщина, или я убью тебя!!!
- Не делайте этого, умоляю вас! - хватая его за запястья, взмолилась безумная рыцарша. Он с силой оттолкнул ее, намеренно причиняя боль - так же, как поступала с ним Мэриан все эти долгие месяцы. Незнакомка пошатнулась, но удержалась на ногах - лишь широко раскинула руки, и в распахнутом вороте колета мелькнуло что-то серебристое.
- Я не позволю вам, сэр Гай, - твердо заговорила она. - Одумайтесь - вы погубите свою душу - свою драгоценную бессмертную душу! Один неверный шаг - и вы будете расплачиваться за него вечно, в этой и в каждой последующей из своих жизней: крышей небоскреба, пулей в голову, полчищами орков… но сейчас вы еще можете остановиться, еще можете уйти на Ту Сторону таким, какой вы есть...
- Презренным мерзавцем и прихвостнем Вейзи? - задыхаясь от эмоций, почти жалобно выдохнул он.
- Не убийцей - в вас же еще осталось что-то светлое, правда?
- Откуда вы знаете?! - ожесточенно зарычал Гай, грозно вскидывая к ее груди подаренный ею же меч.
- Просто знаю, - даже не шелохнувшись, упрямо продолжала маленькая рыцарша. - Слишком многие верят в это... верят в вас, сэр Гай - а мысли материальны! Увы, мой сеньор не мог исправить того, что совершил, и поплатился за это - но вы, вы еще можете! Есть другой мир, и в том, другом, прекрасном и бесконечном мире у вас есть возможность пойти другим путем и все изменить - и сейчас, и потом! Вы не шагнете в пропасть отчаяния, не оставите сиротой дочь, займете по праву положенное вам место…, - уже отчаявшись достучаться до него, она бросила последний свой козырь. - И вы еще сможете добиться взаимности!
Готовый крушить и буйствовать, сэр рванулся было вперед, но на последних словах внезапно споткнулся и сбился с шага, поперхнувшись рвущейся с языка гневной отповедью.
- Добиться взаимности? - дрогнув, недоверчиво переспросил он. - Мэриан…?
Отважная рыцарша облегченно перевела дыхание. Что ж, хотя бы это он услышал...
- Да, Мэриан. Опустите меч, сэр Гай… доверьтесь мне, прошу вас.
Было в ее голосе что-то такое, что заставило его усомниться, всего на одно мгновение - но этого мгновения хватило, чтобы отвести удар. Где-то рядом, в двух шагах от них, все еще плавилась полуденная Акра, белело нетронутое металлом и кровью платье Мэриан Найтон, Робин Гуд спешил на помощь своему королю, а сэр Гай Гисборн, окутанный вихрем песка, света и древней, как сама вселенная, магии, изумленно хлопал глазами и видел вокруг себя не безжизненные барханы Палестины, а пронзительно-голубое небо в отражении высоких зеркальных строений; чувствовал в руке не привычную рукоять меча, а приклад незнакомого оружия - и с удивлением сознавал, что где-то, на самом краю земли, есть дом, который ждет его и которого он достоин. Его дом.
- Я… я верю вам, миледи, - бессильно оседая на землю, в изумлении выдохнул он. Дрожащей рукой перехватил за клинок едва не погубивший ее меч и протянул его хозяйке.
- Меч вашего сюзерена, миледи, - преодолевая шум вихря, он с трудом заставил себя произнести это. На лице незнакомки мелькнула загадочная улыбка.
- Пусть он служит вам, сэр рыцарь. Я же оставлю себе свою верность..., - отведя его руку, маленькая рыцарша шагнула ближе, склонила голову и, задержав дыхание, словно в воду, бросилась в глаза-омуты. - Прощайте, сэр Гай Гисборн, - голос ее дрогнул. - Заклинаю вас: ничего не бойтесь, будьте достойны своего имени… и да пребудет с вами Господь!
- А как же вы?!
- А я буду верить в вас и присматривать за вами - даю вам слово оруженосца!
Песчаный вихрь вокруг них набирал силу, все больше и больше сжимаясь в узкую воронку. Незнакомка порывисто выдохнула и сделала шаг назад, еще и еще… вот уже она оказалась у самой стены из светящегося песка… шаг - и очередной порыв ветра с легкостью взметнул тяжелый дорожный плащ… еще шаг - и вихрь яростно растрепал темные локоны…
- …и смените прическу, сэр рыцарь, - за мгновение до последнего ее шага успел разобрать Гай, - вам так идут длинные волосы…



***
Смеркалось. Она сидела на тротуаре, за воротами поместья - там же, куда час назад ее вынесло потоком мироздания, - никак не решаясь войти. Растрепанная и замерзшая, прислонившись спиной к кованой решетке изгороди, теребила в руках темное сукно чужого дорожного плаща и задумчиво смотрела, как ветер пинает по дороге первые опавшие листья.
Рядом опустилась чья-то тень. А может, и сама Тень.
- Не сиди на холоде, не май месяц, - узнала она знакомый голос. Не Тень - Лена. Безразлично повела плечами в ответ и подняла к серому осеннему небу такие же серые и подозрительно сухие глаза.
- Видела его?
- Видела.
- Успела?
- Успела.
- Отдала?
- Отдала.
- А «глок»?
- Не пригодился.
Лена молча понимающе кивнула и поерзала, устраиваясь на плаще рядом.
- Как, ты говорила, он назывался? - спустя долгую минуту тишины осторожно спросила она.
- Риттершверт, двуручный обоюдоострый меч. Англия, ХIV век.
- Надо же, настоящий раритет… погоди - почему ХIV век?
- Видимо, еще один косяк сценаристов - это тебе не ПиДжей...
- Почему тогда не оставила себе - он же сам сказал, это за твой оммаж?
- Зачем? Для меня игрушка, а ему еще пригодится - впереди такая долгая жизнь…
- Так у тебя, что, вообще ничего не осталось? Ну, на память...
- Почему же - чуть-чуть осталось.
Она разжала кулачок. На ладони, впечатавшись в кожу, лежала пряжка с волчьим оскалом - та самая, сорванная с перчатки занесенной для смертельного удара руки. Подняла глаза, серый взгляд встретился с зеленым.
- Вот, махнулась, не глядя. Он не убийца и останется таким вечно - нам ведь этого достаточно, правда?

@темы: Та Сторона, сэры и оруженосцы, сказки

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

А мне понравилось...

@темы: Голодные Игры, ФБ2013